Жан Санита - Вы любите Вагнера?

Это ему ни о чем не говорило.

— Так-таки ничего? Очень прискорбно. А факт этот проливает свет на кое-какие события. Во-первых, вы врали, заявляя, что не принадлежите к террористической организации, а во-вторых, вы убили еще одного немецкого офицера и овладели его оружием… Прошлой ночью на станции убит офицер. У него тоже был “люгер”…

Ганс фон Шульц хлебнул коньяку.

— Теперь нам абсолютно ясно: вы принадлежите к банде террористов-убийц.

Снова глоток коньяка, на этот раз прямо из горлышка.

— Господин Бурдийа, вы опасный террорист. Вы должны назвать нам имена людей, с которыми были связаны, нам надо знать дальнейшие планы вашей организации.

Франсуа Бурдийа понял: теперь его забьют до смерти. Они растопчут его. Отказаться от “признания”? Сейчас это уже ни к чему.

“Если бы я мог покончить самоубийством! Если бы я мог…”

Худощавый постучал в двери подвала, чтобы позвать надзирателя: ему нужно в туалет. На обратном пути он за несколько шагов увидел высоко на панели сапожный нож, забытый владельцами дома.

“Я могу достать его, если подпрыгну. Неужели у меня поднимется рука на человека?”

Он почти поравнялся с панелью, где лежал нож; надзиратель шел рядом с автоматом наперевес.

Он подпрыгнул. Еще секунда — и немец с перерезанным горлом упал на пол, обливаясь кровью.

Худощавый вытаращил глаза и с минуту с ужасом смотрел на немца, потом наклонился и трясущимися руками схватил с пола автомат.

“Как же действует эта проклятая штука? Где здесь, черт бы его побрал, предохранитель?”

Он нервничал. Еще немного, и он пожалел бы о том, что совершил полусознательно, только потому, что на глаза ему попался нож.

Ага, вот в чем дело! Убедившись в том, что автомат заряжен, побежал по ступенькам.

И тут он вспомнил о других арестованных. “Боже, я совсем забыл о них! Они же будут отвечать за все как пить дать!…”

Он уже стоял на последней ступеньке лестницы, ведущей из подвала. На мгновение заколебался.

“Я имею один шанс из ста вырваться отсюда, а с ними сто против ста, что меня схватят. Бежать!”

Он пытался оправдать себя тем, что принадлежал к движению Сопротивления.

“Я буду бороться… А они? Этот толстяк?”

И все-таки он вернулся: там оставался и парень, который заехал в рожу толстяку.

Внизу, около ступенек, он увидел немца. Тот прополз несколько метров, оставляя кровавый след. Одна нога его еще вздрагивала. Но это были предсмертные конвульсии, а не признаки жизни.

Двери подвального этажа выходили в помещение, из которого можно было легко проникнуть в сад. На первом этаже в доме царили тишина и спокойствие.

Заложники пошли за худощавым беспрекословно: труп часового был слишком красноречивым аргументом. Все понимали, что это значит. Худощавый вывел их на аллею. Пока им везло: вся аллея вымощена плитами, шуму почти не будет.

Он шепотом объяснил им:

— Мы уйдем через калитку для прислуги, на безлюдную улицу. Самое главное — бесшумно пройти сад.

По первому этажу рассыпался грубый солдатский гогот, приглушенный тяжелыми шторами, маскировавшими окна. Немного погодя со второго донесся дикий крик. Не крик, а настоящий вой, от которого по телу пробегали мурашки. Казалось, воет смертельно раненный зверь.

У всех мелькнула одна мысль: парижанин!

Худощавый первым достиг маленькой калитки в каменной ограде, обвитой плющом. Повернул ручку, дернул на себя и оказался с глазу на глаз с часовым-гестаповцем.

Немец, не ожидавший нападения с тыла, не успел и пошевелиться. Худощавый приставил к его животу автомат и процедил сквозь зубы:

— Капут!

Это было единственное немецкое слово, которое он знал, но часовой понял его правильно н рассудительно поднял руки.

— Возьмите-ка у него автомат и передайте мне. А теперь — врассыпную! Другого такого случая не представится. Несколько минут я буду прикрывать вас. Но, ради бога, не поднимайте шума!

— Я останусь с вами.

Парень, о котором он вспомнил там, на ступеньках, стоял перед ним с автоматом часового. Худощавый улыбнулся.

— Благодарю… А эту железку оставь себе.

— Я даже не знаю, как с ним обращаться.

— Я тоже когда-то не знал… Закрой поплотнее калитку и посмотри, нет ли у этого мерзавца запасных обойм.

Нашлись еще две обоймы. Худощавый положил их в карман.

— А теперь ноги в руки — и прочь отсюда. Нам здорово повезло. Не будем больше искушать судьбу.

Он повернул немца к себе и оглушил его прикладом автомата.