Роберт Мейсон - Цыпленок и ястреб

Я был рад его видеть.

— Эй, Декк…

Кто-то остановил меня, покачав головой. Я кивнул. Вместо того, чтобы пройти мимо, я вышел наружу, зашел через другой вход и сел в свой гамак.

Нэйт, сидя напротив, наливал "Олд Грэндэд" в крышку фляги:

— Не хочешь?

— Не откажусь, пожалуй.

Я наполнил свою кружку на пару дюймов, долил воды и разболтал пальцем. Мы сидели молча. Нэйт перечитывал одно из писем, а я смотрел на Деккера. Все в палатке переговаривались тихо, обходя стороной скорбящего человека.

Он был бледен. Один раз он поднял взгляд и это был взгляд ребенка в тоске. Он покачал головой и слабо улыбнулся:

— Он вышел на авторотацию.

Мы все глядели на него, ожидая продолжения, но он вновь замолчал.

Шерман нарушил тишину:

— Моррис?

— Ага. Когда он умирал, то сбросил шаг для авторотации. Но мы были слишком близко к земле, вертолет клюнул носом и зарылся по кабину.

Деккера перекосило от боли и вновь наступила тишина.

Я размышлял. "Клюнул носом"? С его машиной все было в порядке. Она ударилась сильнее обычного, но когда Деккер выскочил, все еще была на ходу.

Деккер мрачно продолжал:

— Пуля влетела через треугольное стекло и прошла через бронежилет так, будто его и не было. И попала в сердце. Жилет остановил ее на другой стороне. Он сбросил общий шаг так, словно делал авторотацию и мы разбились, прежде чем я успел что-то сделать, — он на секунду замолчал. — Был бы я побыстрее, я бы не дал нам разбиться.

— Ты все сделал, как надо, — сказал Шерман.

— Это тебе так кажется. Каково бы тебе было, если бы убили твоего лучшего друга, а ты даже не смог удержать этот ебаный вертолет? Видите, он даже когда умирал, поступил правильно. Он перевел нас в авторотацию, но я действовал слишком медленно, чтобы все спасти.

— Но, Деккер, Моррис уже был мертв. Посадка — это неважно, — сказал Шерман.

Внезапно Деккер вскочил:

— Он погиб, и это я виноват!

Он схватил свой дробовик и вышел наружу.

— Господи, — сказал Нэйт.

— Не понимаю, почему он себя обвиняет, — заметил Шерман. — Моррис уже был убит. И потом, ведь вертолет не разбился.

Мы все поглядели на Шермана. Конечно, он был прав. Но никто не хотел размышлять здраво. Это было настолько… не к месту.

Старик ничего не сказал о Моррисе, только заметил, что нам надо собрать деньги на цветы его жене, но Шерман счел нужным произнести небольшую речь.

— Что ж, пока нам везло. Это был лишь вопрос времени. В других ротах погибших куда больше чем у нас, так что теперь пришел и наш черед. Похоже, что в целом соотношение один к пяти. Каждый пятый пилот погибает. Мы потеряли только двоих ребят, а значит, мы на пятерых лучше средней статистики. Нам просто везло.

Я ненавидел Шермана. Значит, у нас просрочены смерти? Мы отстаем от графика, да? Ладно, посмотрим. Вообще, давайте все пойдем и сдохнем!

Со следующим рассветом прилетел "Чинук", на фоне которого наши "Хьюи" казались карликами. К откинутой рампе подъехал грузовик и люди принялись перегружать в кузов броневые нагрудники. Сотни нагрудников.

Февраль 1966

Берег был покрыт скользкой рыжей глиной. Коннорс заявлял, что тут лучше, чем на Карибах. "На Карибах ты из-за песка в воду не соскользнешь".

Так оно и было. Если вы усаживаетесь на берегу, не держась за кусты, то соскальзываете в теплую рыжеватую воду. Когда вы двигаетесь к центру пруда, на ноги налипают слои глины и кажется, будто вы идете по дну, хотя это не так.

Банджо совершил акт невероятного мужества: нырнул с головой и вынырнул несколькими футами дальше.

— Парень, как ты только можешь совать башку в эту дрянь? — спросил Кайзер. Кайзер, как и я, нырять не стал бы ни за что. Он забрался в воду по шею, отмокая в относительной прохладе.

Банджо только расхохотался и вновь нырнул. Старушка-вьетнамка, половшая сорняки на поле вокруг пруда, смеялась над ним. Четыре-пять женщин и двое мужчин глазели, как мы голышом купаемся в буйволином водопое. Женщины застенчиво улыбались. Голые иностранцы явно строили из себя идиотов. Мы расценили их улыбки, как признак дружеского настроя.

Корейский дорожный патруль, охранявший мост, стоявший в нескольких сотнях футов от нас, тоже смеялся. Уже потом я узнал, что корейцам было запрещено раздеваться при вьетнамцах: считалось что поступить так — значит, показать свою уязвимость перед лицом врага.