Владимир Першанин - Штрафник, танкист, смертник

— Там за поваленным плетнем — окоп, — шептал мне на ухо лейтенант. — Пулеметчики переулок караулят. Сволочи, наших подстерегли и человек двенадцать с ходу уложили. Может, заодно их на гусеницы намотаешь?

— Намотаю, — пообещал я. — Ты мне человек пять с собой дашь?

— Дам.

— Давно воюешь?

— С декабря, — ответил лейтенант. — В феврале освобождали Харьков, а спустя месяц опять отдаем. Черт-те что! В полку всю артиллерию повыбили. Хорошо, если пара батарей осталась. У нас в батальоне одни противотанковые ружья. Зато гранат хватает и бутылок с зажигательной смесью.

Мне нравился этот парень, который даже в такой тяжелой обстановке не терял присутствия духа и собирался драться с танками гранатами и дурацкими бутылками, от которых сгорало больше наших бойцов, чем немецких машин. Немцы, наступая, обстреливали все траншеи. Когда возвращались назад, встретили цепочку раненых. Они брели, прижимаясь к плетню. Санитар попросил табачку. Я высыпал две трети своей махорки. Пока раненые сворачивали самокрутки, а лейтенант собирал у них гранаты, я узнал, что немцы прут дуром. Форма обычная, а на петлицах значки «СС». Здоровые, мордастые и стреляют разрывными пулями. В знак доказательства один из раненых показал перевязанную ладонь с обрубками пальцев.

Вместе с экипажем обсудили ситуацию. Пришли к выводу, что можно попробовать подкрасться к немецкой самоходке на малом газу. Земля сырая, гребни траков вдавливаются глубоко и не гремят, как обычно, на километр. Свернули в переулок, впереди шли трое из взвода лейтенанта. Выглянув, дали знак, что «артштурм» находится на месте. Я попросил заряжающего Леню Кибалку посмотреть, в какую сторону развернута машина. Леня прибежал через пять минут и показал на пальцах, что машина и орудие стоят под углом сорок пять градусов. Я вздохнул. «Артштурмы» разворачиваются мгновенно. Механика и оптика у них отличные. И все же это лучше, чем пушка, направленная в лоб.

— Ну, ребята…

Ребята притихли. Нам предстояло пройти метров восемьдесят, развернуться и примерно с такого же расстояния успеть влепить болванку в морду «артштурму». За это время он вполне может крутануться и поджидать нас. А может, не успеет… Какая теперь разница.

— Федотыч, давай!

Я рассчитал почти все верно. И в «артштурме» сидели не новички, и развернуться они успели, но с быстрого разворота выстрел у них не получился таким точным. Снаряд прошел рикошетом вдоль борта. Кому-то должно было повезти. Бронебойная болванка, вылетевшая из ствола нашего орудия со скоростью 700 метров в секунду, мгновенно преодолела разделявшие нас метры, проломила броню самоходки рядом с пушкой. Заученным движением Леня Кибалка выкинул гильзу из люка, сунул второй снаряд в казенник. В этот момент замолотил из 20-миллиметровой пушки и бортового пулемета тяжелый вездеход «ганомаг».

По броне нашей «тридцатьчетверки» колотило огромное острое зубило, но я, не желая рисковать, послал еще один снаряд в «артштурм». Из отверстия пыхнуло пламя, а из люка вывалился танкист в черной куртке. Он скатился вниз, вскочил и побежал прочь. Единственный, кто сумел выжить из экипажа самоходного орудия. Вскрикнул Боря Гаврин, а я крутнул башню в сторону бронетранспортера. Снаряд попал в двигатель. Второй снес 20-миллиметровку вместе со станиной, щитом и наводчиком, до последнего момента остававшимся на своем месте.

Остальной экипаж «ганомага» уже выскочил через кормовой люк и, пригибаясь, бежал к выломанному забору. Я выпустил вслед весь диск, двое солдат остались лежать, остальные успели нырнуть в проем. До меня не сразу дошло в горячке, что убит Боря Гаврин. Пуля попала в смотровое отверстие и насквозь пробила голову нашему стрелку-радисту, так и не успевшему обзавестись рацией. Иван Федотович и Леня вытащили его через люк механика. Господи, сколько ему было? Кажется, двадцать. Сколько и мне. А доживу ли я до двадцати одного года — только бог знает. Сорок с лишним дней до 26 апреля — огромный срок на войне. Здесь на час вперед не загадаешь.

Я заглянул в бронированную коробку «ганомага». Зенитная двадцатимиллиметровка валялась в дальнем углу, рядом лежал стрелок с оторванной по плечо рукой. Он умирал. Я спрыгнул вниз. Механик сообщил, что один из малокалиберных снарядов порвал гусеницу. Не совсем, но трак держится на соплях. Я невольно выругался. Гусеницу нам перебивало за полдня второй раз.

— Ну, что, заменять трак? — спросил Федотыч.

— Двигаться совсем нельзя?