Владимир Першанин: Штрафник, танкист, смертник

Пуля пробила навылет грудь под правой лопаткой. Я получил еще какие-то осколки по мелочи, но самой тяжелой была пулевая рана. Пока меня тащил до санбата стрелок-радист Саша Черный, я потерял много крови. В госпитале началось воспаление. Особенно запомнились три ночи. Сильно поднялась температура. Я бредил, ненадолго погружался в сон и снова лежал, уставившись в потолок. Судя по тому, что вокруг меня часто появлялись врачи и дежурила пожилая санитарка — дело обстояло хреново.

— Помру? — спросил я у санитарки, лет сорока пяти, которую называл «бабушка».

— Да что ты, дедушка, — улыбалась женщина. — Тебя такие хорошие доктора лечат. И лекарства американские.

— Американские, — бессмысленно повторял я, мало вникая в смысл слов.

Очень хотелось спать, но «санитарка-бабушка» и соседи по палате без конца будили меня. Неподалеку на столе горела слабым накалом электрическая лампочка. Я ворочался, потом снова пытался заснуть. Голову теребила теплая рука.

— Леша… не спи.

Приносили кружку крепкого чая. Я выпивал, потом кое-как справлял малую нужду. Постепенно наступал поздний зимний рассвет, начинали просыпаться, переговариваться соседи. О чем-то спрашивали. Я отвечал или мне казалось, что отвечаю. Заснуть разрешали, когда становилось совсем светло. Потом объяснили, что у меня был кризис, а во сне организм ослабевает настолько, что сердце останавливается. Незаметно и совсем не больно. Так умирали многие. Ночью или на рассвете.

Кризис прошел, но еще с неделю оставался страх перед ночным сном. Третье ранение и второй госпиталь. Палата на пятнадцать человек. На этот раз командирская, хотя они мало чем отличаются от обычных солдатских. С января сорок третьего года, согласно новому Уставу, слово «командир» заменили на «офицер». Странное непривычное слово. Вспоминаются фильмы о Гражданской войне, о белогвардейских офицерах-белопогонниках. Лощеных, с усиками, в хромовых сапогах, безжалостно расстреливающих красногвардейцев. Нам тоже положены погоны и звездочки, но пока их нет ни у кого. Я видел в погонах лишь одного капитана, приезжавшего из санитарного управления. Блестящие погоны, китель, медаль «За боевые заслуги» — смотрится красиво.

Когда миновал кризис, я быстро пошел на поправку. Врачи говорили, что мне повезло, пуля не задела легкое. Но спать было очень неудобно. Болела вся правая сторона груди, и медленно зарастал вырванный второй пулей клок мяса под мышкой. Каждое утро, перед обходом врачей, к нам забегал комсорг. Приносил газеты. Веселый парень, тяжело раненный осколком в грудь еще в октябре. После врачей и комсорга «товарищей офицеров» посещал комиссар госпиталя. Правда, не каждый день — все же полковой комиссар! Скоро он тоже будет носить общевойсковое звание. Наверное, присвоят подполковника. Однажды комиссар побеседовал даже со мной. Спросил, как настроение. В принципе, он был неплохой дядька, но, имея за плечами бои и отступление сорок первого — сорок второго года, я раздражался, когда тыловики играли роль бодрячков. Я ответил, что настроение нормальное, жалоб нет.

— Нормальное! — хлопал себя по колену комиссар. — Оно должно быть отличным! Ты что, газет не читаешь? Армия Паулюса капитулировала. Сто пятьдесят тысяч фашистов уничтожено и девяносто тысяч в плен взято! Сломали хребет гитлеровской гадине. Поправляйся, танкист. Тебе работы много предстоит. Будем гнать врага.

Кстати, при всем моем недоверии к нашим официальным сводкам, цифры о потерях немецких войск в Сталинградской битве были близки к истине. Скорее всего, не дал соврать лично Сталин. Читая позже западных историков, я убедился, что их данные почти не отличаются от цифр, приведенных нашими средствами информации. Правда, о потерях Красной Армии приводились данные очень разноречивые. Даже спустя два десятка лет в шеститомнике «Истории Великой Отечественной войны» я не сумел найти этих сведений. Не сомневаюсь, что потери были огромные.

В госпитале царила праздничная атмосфера. В газетах и по радио звучало слово «Сталинград». На фотографиях в газетах виднелись бесконечные колонны военнопленных, целые поля торчавших из-под снега немецких трупов, разбитая военная техника. В коридоре на стене висела большая карта, на которой красными флажками отмечались взятые города. 16 февраля войсками Воронежского фронта был освобожден Харьков.

Эту победу мы крепко отпраздновали. Собрали денег, кое-какие трофейные вещицы, купили два литра самогона. Красная Армия продвинулась вперед, где на сто пятьдесят, где на триста километров. Горячие головы, как и после победы под Москвой, утверждали, что наступление нашей армии уже не остановить. Большинство офицеров, имевшие опыт боевых действий, говорили об успехах более сдержанно. Мои соседи по палате носили воинские звания от младшего лейтенанта до капитана. Командиры взводов, редко — рот или батарей. Танкистов было двое. Лейтенант Женя Рогозин и я.