Сергей Михеенков - Армия, которую предали. Трагедия 33-й армии генерала М. Г. Ефремова. 1941–1942

В селениях, которые раньше занимали немцы, продовольствия было очень мало. В боеприпасах мы тоже нуждались. Правда, авиация эпизодически сбрасывала нам хлеб, сухари, патроны и винтовки, но продовольствия далеко не хватало. Людям выдавали в сутки по 100–200 граммов сухарей. Лошадей кормили соломой с деревенских крыш. Вспоминаются тяжелые картины голода. Через деревню, где размещался медсанбат, проходил наш обоз. Лошади еле волочили ноги. Вдруг одна из них упала и не могла уже встать. Ее выпрягли и оставили посреди деревенской улицы. Тотчас из всех хат к лошади бросились раненые, прирезали ее, и через 30–40 минут от нее остались одни лишь кости: мясо пошло в котел.

Против наших бойцов, вооруженных автоматами, винтовками и пулеметами, противник использовал авиацию, артиллерию, минометы, несколько танков. И все же советские воины долго и очень упорно противостояли врагу.

Немцы наступали со всех сторон, и территория, занимаемая нами, все больше уменьшалась. Почти ежедневно, даже по два раза в день, в определенные часы вражеская авиация бомбила деревни, а там находились раненые и больные. Мы решили вывести их в леса. Разместились в палатках, землянках, шалашах. Продовольственное положение наше все ухудшалось. Вскоре стало известно, что нам приказано выходить на Большую землю к своим и что на помощь будет двинута часть сил 43-й армии. Предсто яло пробиваться к ним навстречу.

7 апреля был дан приказ всем выйти в Желобовский лес. Днем уже основательно подтаивало, и ноги глубоко проваливались в снег. Особенно трудно было везти раненых и больных тифом. Истощенные лошади часто падали, их приходилось постоянно менять. Все, что нельзя было взять с собой, зарыли в землю или уничтожили. К 10 апреля мы были готовы к выходу. Раненых разместили на подводах. 11 апреля в последний раз выдали продовольствие – каждому около 200 граммов сухарей и немного сахару. Около 2 часов ночи 12 апреля начали движение. Я шел рядом с командующим и не знал, что делается впереди с войсками. В группе командующего имелись автоматчики. Были еще пограничники во главе с начальником отдела контрразведки Гамбургом. Не могу сказать точно о распределении воинских сил. Но мне было известно следующее: впереди шел авангард, затем следовали командующий с группой штабных офицеров, за ними раненые. За ранеными двигался арьергард, защищавший хвост нашей колонны. Вначале в распоряжении командующего имелась лошадь с санями. Но так как продвигаться по глубокому снегу было очень трудно, ее пришлось бросить, и командующему, у которого было больное сердце [172], пришлось пробираться пешком.

Примерно в 5–6 часов утра мы подошли к полянке шириной всего 50–75 метров. Уже чуть начало светать. Здесь оказалась немецкая засада, которая с двух сторон открыла огонь из пулеметов по колонне. В один миг на наших глазах полегло около 50 человек. Мы все были прижаты к земле. Но в эти минуты острой опасности командующий не растерялся. Высокий, широкоплечий, он не пригибаясь ходил под огнем противника. Через некоторое время его ранило в спину. Помню серую генеральскую шинель командующего и красное пятно у левой лопатки. Я сказал Михаилу Григорьевичу, что он ранен, но в ответ услышал: «Черт с ним, главное – перевести людей через поляну». Трассирующие пули, как рой светлячков, вились среди нас. Несмотря на это, генерал Ефремов ходил со своим автоматом, не наклоняя даже головы. Он совершенно спокойно подымал ползущих и заставлял быстро двигаться вперед, говоря при этом: «Братцы, вперед, здесь вы погибнете». В этом походе солдаты звали М. Г. Ефремова отцом.

Столь же мужественно держал себя генерал-майор Офросимов. Это был человек очень скромный, большой культуры и исключительно храбрый. Он ходил за командующим, поднимал бойцов и командовал им: «Налево, снять пулеметчиков», «Направо, снять пулеметчиков». С ними вместе шел подполковник Гончаров Малах (отчество забыл) [173]. Он был заместителем начальника военно-воздушных сил армии, тоже замечательный человек. Когда поблизости от нас упал замертво боец, Гончаров, имевший только револьвер, немедленно взял его винтовку и, крикнув «За мной!», побежал к немецкому пулемету, но, тяжело раненный в живот, сразу упал. Винтовка выпала из рук. Медсестре Чистяковой он отдал свои документы со словами: «Умираю за Родину».

Наконец преодолели эту злосчастную полянку. Немцы отошли, и в лесу стало тихо. Отдохнув, начали подводить итоги нашим потерям. Выяснилось, что погибли полковник Самсонов, начсандив 160-й дивизии товарищ Клейн и интендант, фамилию которого не помню. Героической смертью пал член Военного совета окруженной группы войск полковой комиссар А. Ф. Владимиров. Очевидцы его гибели рассказывали следующее: когда товарищ Владимиров был ранен, он, упав, выронил свой автомат. К нему бросились немецкие автоматчики, но он успел вынуть пистолет и, собрав последние силы, выстрелил и убил двух немцев. В окружении и в этом походе А. Ф. Владимиров проявил исключительную отвагу, пренебрежение к смерти. Он всегда был на тех участках, где приходилось особенно тяжело, и буквально не щадил себя. Не раз я говорил ему: «Товарищ Владимиров, зачем вы так поступаете, ведь вас убьют». – «Что же делать, положение наше такое тяжелое, что надо постоянно подбадривать людей». Когда вспоминаешь этого человека, невольно сравниваешь его с большевиками периода Гражданской войны, с теми горячими революционерами, которые в боях защищали советскую власть. Товарищ Владимиров был комиссаром-большевиком в лучшем смысле этого слова.