Анатолий Злобин - Дом среди сосен

Кто? Я перескакиваю? А они не перескакивают? Только что была погоня, а теперь готовят очную ставку. У меня все последовательно, дорогой.

Могу рассказать с самого начала. Его прислали к нам из Эмска, специалист по прорывам. Я выслала на вокзал машину. И вот Красилов появился передо мной в сопровождении главного инженера. Представился первым, спросил, давно ли я работаю. И стаж мой одобряет.

— Надеюсь, Татьяна Сергеевна, мы с вами сработаемся.

Мне он с первого взгляда пришелся: высокий, подтянутый, костюм с иголочки. И в глазах мысль.

Словом, что надо директор, деловой, современный. И не тряпка, ты уже чувствуешь?

Сел в новое кресло, примял его — все впору. Я стою с карандашом наготове: сейчас продиктует приказ о своем назначении, скажет, когда актив собирать.

Он словно не видит.

Включил селектор. И сразу быка за рога — вызывает начальника сборки.

— Товарищ Сергач, почему так долго ремонтируете сушильную камеру? Третий день камера не работает. Или вы надеетесь на солнце? По-моему, на дворе октябрь. Из-за вас может встать вся сборка. Сегодня вечером на совещании прошу доложить об окончании ремонта. У меня все.

Переключил рычажок на пульте.

— Отдел снабжения? Товарищ Мешков? Доложите о причинах срыва доставки проката двенадцатого типоразмера. Пятый участок стоит из-за вас вторые сутки.

— Дорога не дает вагонов, — ответил без запинки Мешков.

— Ну, знаете, если для начальника снабжения вагоны могут служить объективной причиной... Займитесь лично этим вопросом. Вечером прошу доложить о доставке проката.

Точно так же позвонил Красилов и в заготовительные цехи. Главный инженер Никольский стоял рядом и удивлялся подобной осведомленности. А я уже догадалась: новый директор прочитал «молнии» у заводской проходной, вывешенные «комсомольским прожектором». Зоркий глаз!

Через полтора часа во всех цехах знали: у нового директора твердая рука. Завод гудел, как растревоженный улей. Говорили об одном: если новый так решительно взялся за дело, мы наконец-то выполним месячный план, а если дальше повезет, то и годовой. Впервые за эти три года стали думать о будущем с надеждой.

Смотри, очная ставка закончилась, а по-прежнему ничего не ясно. Все-таки видел он или не видел, как пятьсот тысяч брали? Это же не иголка в стогу сена — пятьсот тысяч! Нашему заводу три дня пыхтеть день и ночь, чтобы такие деньги заработать.

Как что дальше? О чем ты спрашиваешь? У нас реальная кипучая жизнь, страсти и круговороты, а здесь сплошное голубое мерцание.

Померцало и рассеялось.

А мы постоянно творим.

Однажды слышу, как Красилов ведет разговор с главным инженером. Тема та же: дадим план в октябре месяце или не дадим.

До конца месяца осталось десять дней, а у нас всего сорок процентов выполнения.

Красилов подсмеивается над главным:

— Даете всего восемьдесят процентов плана, а штурмовщина, как у больших, на все сто процентов. Вам не кажется такое положение, мягко говоря, странным?

Главный молчит, ему нечего сказать. А Красилов продолжает:

— Но меня волнует другое. Нужно ли нам вообще давать план? Вот в чем вопрос, как сказано у классика драмы Вильяма Шекспира.

— Как можно ставить вопрос таким образом? — подскочил главный инженер.

— Только так его и необходимо ставить. Не мне объяснять вам, как организовано современное планирование. Оно ведь основано на принципе — от достигнутого. Хорошо, будь по-вашему. Мы понатужимся, дадим в октябре план, потом понатужимся еще больше — до предела и сверх того — и дадим годовой план. Но какой ценой? Фонды окажутся съеденными, нормативные запасы, заготовительные цехи — на нуле. После такой встряски заводу три месяца придется приходить в себя. И уж тогда-то мы наверняка завалим план следующего года, увеличенный нам по нашей собственной недальновидности.

— Что же вы предлагаете? — спрашивает главный. — Писать в центр докладную и просить скорректировать план на этот год?

— Помилуй боже! Меня наверху не поймут. Я молодой директор и тотчас выказываю слабость? Это не в моих принципах. Есть методы более тонкие...

Кого он теперь допрашивает? Кажется, тот был не такой толстый и волосом потемнее. Ну, конечно, это другой, вечно ты со мною споришь. Допрос допросом, а туман все гуще.

Кто же все-таки украл пятьсот тысяч? Тот или этот? Я уверена, что этот, уж больно прилизанный и вкрадчивый, так и лезет в душу.

Нет, Боря, сегодня мы все про них должны узнать. Если нынче не прояснится, я завтрашнюю серию смотреть не стану. Сколько можно играть на человеческих нервах!