Петр Боград - От Заполярья до Венгрии. Записки двадцатичетырехлетнего подполковника. 1941-1945

Большинство высказалось за Псков, и уже к утру 30 июня мы были в районе Пскова, где в течение двух суток из отходивших разрозненных подразделений 8-й армии спешно формировался 202-й мотострелковый полк. Командиром полка был назначен капитан-танкист Котов, командиром 2-го батальона – младший лейтенант Леус и командиром 4-й мотострелковой роты – лейтенант Боград. За эти два дня с политруком роты Колтыпиным сформировали роту трехвзводного состава. На большее людей не хватало. Плюс автовзвод – 10 автомашин ГАЗ-ААА. Успел из Пскова послать родителям денежный аттестат, по которому они всю войну получали деньги.

До 1 июля 1941 года полк формировался в районе Крестов, что неподалеку от Пскова, около военного аэродрома, поэтому всю ночь над нами летали самолеты – как свои, так и противника. В ночь с 1 на 2 июля полк был переброшен на юг в лес севернее города Опочка. В течение 2 июля пополнялись вооружением, боеприпасами и продовольствием. Впервые с начала войны я поел досыта. У старшины роты появились съестные припасы. Район Опочки – это большие труднопроходимые леса, болотистые участки, множество ручьев, особенно вблизи старой государственной границы с Латвией. На рассвете 3 июля командир полка собрал всех комбатов и командиров рот на одной грузовой машине, и мы отправились на рекогносцировку участка обороны полка. Моей роте достался район деревни Дымово и мост через реку Синюю, что западнее города Красное.

В этом районе люди говаривали: «Город Красный, река Синяя, и люди – темные». Район действительно медвежий угол. Сюда в направлении города Опочки устремился противник. Ему-то навстречу и был брошен 202-й мотострелковый полк. Рано утром мы уже были в Опочке и воспользовались пока действующей почтой, чтобы бросить письмо родителям. В это время раздались позывные радиостанции «Коминтерн» и голос Левитана, пока еще малоизвестного диктора, сообщил о выступлении Сталина. Это было его первое выступление с начала войны. Мы все замерли и внимательно слушали его речь. Я сейчас думаю так: да, безусловно, Сталин был узурпатором, миллионы людей до, во время и после войны погибли по его личной вине. Но, видимо, хорошо было то, что большинство людей видели в нем вождя, верили ему и его словам, и поэтому миллионы шли на смерть и победили во время войны, хотя это были победы не разума, а человеческого мяса. Ни Сталин, ни большинство его полководцев нас, людей, не жалели и победы одерживали за счет гибели миллионов. Это я говорю сегодня, спустя почти 50 лет после окончания войны.

Если бы меня сейчас обвинили в злопыхательстве, я мог бы привести только из моей жизни десятки примеров в подтверждение вышесказанного. Могу больше сказать: в душе я давно об этом думал, но сказать это в те годы было равносильно самоубийству.

Итак, после выступления Сталина, воодушевленные его речью, мы отправились на рекогносцировку и в течение почти всего светлого времени 3 июля выбирали позиции для обороны. Моей роте досталось по фронту около полутора километров, при наличии в роте примерно 70–75 стрелков. В полк мы вернулись уже в темноте, спали до рассвета, а затем до обеда получили дополнительные боеприпасы и тронулись на автомашинах в свой район обороны.

К 6 июля рота заняла оборону севернее деревни Дымово. Передний край проходил по старой государственной границе между СССР и Латвией. На правом фланге позиции упирались в дорогу с твердым покрытием и мост через реку Синюю. В предутренних сумерках 6 июля я в сопровождении красноармейца занялся проверкой боевого охранения, которое находилось впереди переднего края на удалении около 800 метров, рядом с заброшенными строениями у перелеска. Когда мы вышли на место, то боевого охранения не нашли. Обеспокоенный, я начал осторожно передвигаться по местности, надеясь обнаружить своих подчиненных. Сопровождавший меня солдат обеспечивал прикрытие.

Немцы обнаружили меня через несколько минут. Раздались крики по-немецки и по-русски:

– Рус, сдавайся!

Я сделал вид, что не понимаю по-русски, а тем более по-немецки, и начал отползать к огневым позициям роты. Тут начался перекрестный огонь из стрелкового оружия. Добравшись до своего бойца, я приказал ему открыть огонь. И только поднял правую руку с наганом, как в нее попала пуля. Несмотря на ранение, оружия я не выпустил, перехватил его в левую руку и тоже начал отстреливаться. Вдвоем мы сумели броском достичь перелеска. Нас окружили, но здесь было легче укрыться от выстрелов приближающихся фашистов. Я уж было решил: все, пришел последний день. Но человек способен лишь предполагать. Политрук роты Колтыпин, услышав стрельбу, выслал в помощь стрелковое отделение. Командир роты был спасен от пленения. В расположении роты меня перебинтовали, а к вечеру отправили в медсанроту полка.