Людмила Никольская - Должна остаться живой

Она положила на стол кусок дуранды. Маня судорожно сглотнула, разглядывая искоса твёрдый, как камень, жмых. Он был весь в остатках семечек, непонятных зеленовато-бурых частицах, серо-чёрных тростинок и вовсе непонятных, но съедобных кусочков.

— Как дальше будем жить?

Как горько сказала это мама, как устало закрыла глаза, как бессильно опущены её руки!

Девочки с испугом глядели на неё.

— Как протянем зиму, — продолжала Наталья Васильевна, — сколько можно терпеть такое человеку? Ладно. Маня, подай чашку со стола, топориком кусок разобью на мелкие части и замочу. А потом мы наварим вкусной каши.

Маня сразу повеселела.

— Вы и варите в этой воде, а то много питательных средств пропадёт. А я принесла кожаный ремень, бабушка его приготовила… Его тоже можно варить, ведь он из кожи… заграничной. А то вы меня кормите…

Маня отстегнула ремень с пальто, положила на стол.

— Не средств, а веществ, — поправила Наталья Васильевна. — Оставь пока у себя…

Маня, стесняясь, не брала назад свой ремень.

Дверь в комнату распахнулась, шумно вошла Софья Константиновна. Она была очень встревожена.

— Наталья Васильевна, помогите мне, Христа ради. Богом прошу. У меня…

— Что случилось? — встрепенулась Наталья Васильевна. — Что у вас?

— Неловко просить, но я в таком отчаянии!

— Да, что с вами?

— Не со мной, с Петенькой. Упал возле своей несчастной картины и молчит. Не отвечает, понимаете?

— Что, умер? — испугалась Наталья Васильевна.

— Нет. Не знаю. Может, у него голодный обморок, но почему глаза закрыты? Вы ходили на рынок, принесли мяса? Умоляю вас, дайте для Петеньки. Ему нужен мясной бульон. Как никогда нужен! И пойдёмте, пожалуйста, он лежит у окна, он простудиться может… его поднять надо, а одной…

— Не принесла я мяса. Облава была, разбегались все. Простите, но вам надо самой туда ходить. Сейчас я наброшу пальто и платок…

Софья Константиновна часто-часто заговорила:

— Вы знаете, как было трудно доставать приличные вещи. С шести утра занимали очереди в промтоварные магазины. Помню, неделю ходила, чтобы купить костюмы. Серёже купили синий шевиотовый, а Игорьку и Петеньке, но уже в другой раз, купили по коричневому… И пальто с трудом доставали. Разве я могу их продавать? У Петеньки скромная зарплата, а мне ещё двух мальчиков воспитывать! Придут с войны, скажут, что мать единственные костюмы проела.

Тут глаза Софьи Константиновны вдруг заметили котёнка. Майя тревожно накрыла малыша краем одеяла и следила за Софьей Константиновной. Маня придвинулась к подруге.

Софья Константиновна подходила всё ближе. Её набрякшие слезами глаза остановились на Майе. Та напряжённо следила за нею и затискивала котёнка под кофту. Котёнок тонко пищал от боли и царапался.

Вдруг женщина упала на колени, протянула Майе худые руки.

— Отдай его. Спасать надо. Отдай, — глупо просила она.

Майя отодвинулась к стенке, с тревогой уставилась на её руки.

— Милая, отдай!

— Зачем?

Вопрос сухо и напряженно прошелестел в тишине. Наталья Васильевна с пальто в руках замерла у вешалки. Маня заикала.

— Мама, она же, она же…

— Наталья Васильевна, это для Петеньки! Это же мясо, понимаете? А ему нужен бульон. Петеньки не станет, и я не буду жить! Понимаете? Ему бульон нужен… Петеньки не станет, зачем мне жить? Христа ради прошу!

— Нет! — ужаснулась Майя. — Какой он кусок, видите, в нём одни косточки?!

Она вытащила пищавшего котёнка из-под кофты.

— Его крысы не съели. Его мама погибла, защищала его от них. Какой он кусок? Он — одни косточки… он не кусок…

Наталья Васильевна быстро подошла, погладила Майю по голове исколотыми крючком шершавыми пальцами.

— Успокойся доченька.

Мягко тронула оцепенелую Софью Константиновну за плечо:

— Пойдёмте, прошу, — сказала она. — Пусть успокоится, подумает, попривыкнет…

— Не попривыкну, — упрямо ответила Майя.

Софья Константиновна тяжело поднималась с колен, она постояла секунду, и, ни на кого не глядя, поплелась за Натальей Васильевной.

— Он лежит, замерзает, а она… — сердито проговорила Маня.

Она сидела выпрямившись, словно кол проглотила. Вдруг Маня спросила:

— А если художник умрёт, кто тогда станет рисовать картину про Победу? Вдруг она тогда не наступит? Правда?

Майя озадаченно уставилась на подругу. Манина мысль её поразила, и она долго не могла вникнуть в суть её. Тревога за котёнка перебивала все её мысли.

— Глупая, понимаешь, что ты сказала? Ну, кто тянул тебя за язык? Ты не понимаешь, что ты сделала! Теперь я не могу…