Владимир Першанин - Не промахнись, снайпер!

Легкие моторные лодки и вездеходы-амфибии пересекали реку за считанные минуты, вслед шли самоходные понтоны. Большинство судов были повреждены или потоплены, но часть достигла берега. Говорили; что во главе десанта шли части чернорубашечников и берсальеров. Неся огромные потери, сумели закрепиться на обширном мысу и отбили несколько контратак наших бойцов, окончательно обескровив два пехотных полка.

— Вот, сволочи! — ругался сержант с перевязанными ладонями. — Никогда макаронники такой прыти не проявляли. Видно, фрицы хорошего пинка им дали, чтобы летели вперед без оглядки.

Рассказывали, что десант хорошо снабдили автоматическим оружием и минометами. Когда наши поднимались в контратаку, итальянцы открывали такой огонь, что продвинуться вперед было невозможно. Я выглянул из траншеи и увидел на подступах к плацдарму, который удерживали итальянцы, множество тел красноармейцев. Многие, для быстроты, сбрасывали с себя шинели и, несмотря на холодную, почти зимнюю погоду, бежали в легких телогрейках или гимнастерках. Почти у всех винтовки были с примкнутыми штыками.

Ждали новую попытку форсировать реку и усилить плацдарм. Итальянцы, видимо, собирали силы и вели непрерывный обстрел из минометов и полевых орудий. Хорошо знакомые 47-миллиметровки буквально засыпали позицию мелкими полуторакилограммовыми снарядами. Они не причиняли существенного вреда, взрываясь в основном в мешанине сваленных деревьев. Но вскоре огонь усилился, заработали 105-миллиметровые гаубицы, затем шестидюймовки. Мы с Малышко лежали в общей цепи, слева от меня пристроился с ручным пулеметом Степа Кращенко.

— Приготовиться к отражению…

Мой бывший взводный, младший лейтенант Егоров, не успел договорить, взрывная волна швырнула его на дно траншеи. Это спасло его. Очередной снаряд рванул метрах в семи от траншеи, обрушив водопад влажного песка. Вместе с Кращенко откопали взводного. Он с трудом держался на ногах, привалившись к стенке траншеи. Кто-то сунул ему автомат, залепленный песком. Затем началась новая попытка форсировать Дон.

Я представлял, каким жестоким сюрпризом для итальянцев, ждущих на высотах падения Сталинграда, стал приказ наступать. Уверен, что приняли его под жестким давлением немцев. Возможно, указание пришло непосредственно из Рима.

На нашем берегу и на мелководье взрывались дымовые мины, грязно-желтые клубы уносило ветром. На правом берегу тарахтели моторы. Сразу несколько скоростных катеров и вездеходов-амфибий, вырвавшись вперед, показались в просветах дыма. Заработали наши пулеметы, поднялась винтовочная стрельба. Я выбрал ближний ко мне катер. Сквозь прицел отчетливо виднелись головы в касках, щиток пулемета, ведущего непрерывный огонь. Поймал в перекрестье рубку и нажал на спуск.

Винтовка, которую до последнего момента не вынимал из чехла, не подводила. Я видел, как после моих выстрелов покрылось трещинами пробитое армированное стекло. Катер вильнул, подставляя борт. Степа Кращенко стрелял длинными очередями из «Дегтярева». У лейтенанта Егорова, как и у некоторых других, заклинило автомат, забитый песком.

На нашем участке, кроме станкового «максима» и двух ручных пулеметов Дегтярева, хлопали в основном трехлинейки. Под огнем с правого берега красноармейцы стреляли торопливо, почти не целясь, постоянно ныряя в траншею. Егоров отложил автомат, достал из кобуры наган и выпустил семь пуль подряд. Меняя магазин самозарядки, я посоветовал ему:

— Возьми винтовку. Чего людей смешить!

Несмотря на всю напряженность ситуации, лицо младшего лейтенанта зло передернулось. Даже в эти минуты в нем играло самолюбие. Егорова раздражало, что я стреляю, а у него в самый неподходящий момент заело автомат, и бесполезная револьверная стрельба лишь показывала растерянность. До катера оставалось метров восемьдесят, следом выныривал из дымовой завесы другой. Я успел дважды выстрелить и, уклоняясь от пулеметной очереди, смахнувшей верхушку бруствера, опустился на колени.

Вытащил из противогазной сумки и приготовил к броску гранаты: три Ф-1 («лимонки») и две РГД-33. Сильный огонь пулеметов и многочисленных автоматов десанта заставлял людей прятаться. Пули выбили диск «Дегтярева», переломили одну из сошек. Степа Кращенко, зажимая прострелянную щеку, ругался и выплевывал кровь. В роте Чистякова он считался лучшим гранатометчиком (после покойного старшины Горбуля). И сейчас у его ног лежали наготове с десяток гранат, в том числе противотанковые.