Анатолий Сульянов - Расколотое небо

— В воздухе комэск. Летчиков по кругу вывозит.

— Тоже к порядку не приучен! Слетал, убери высотное обмундирование на место! — Брызгалин подошел к своему шкафчику, аккуратно положил на полку шлемофон, вынул выцветшую фуражку, надел ее и направился к выходу.

— Вас, Дмитрий Петрович, ждет полковник Махов, — сказал Северин.

Брызгалин остановился:

— Где он?

— Был возле второй рулежки.

Брызгалин пнул ногой дверь и торопливо вышел на улицу.

Махова он заметил еще издали и ускорил шаг. Он ждал встреч с Вадимом Павловичем и старался удовлетворить любопытного гостя, описывая полковую жизнь в «ярких картинах». А Махова интересовало все: и как прошло совещание у командира полка, и что говорилось на инструктаже партийного актива у Северина, и за чьими столиками побывали командир и замполит на праздничном ужине в офицерском клубе…

Они поздоровались.

— Как жизнь? — спросил Махов.

— Живем. Летаем потихоньку. Начальство не торопится, а нам сам всевышний велел не ослушиваться. Все по распорядочку, все по полочкам. Так сказать, на научной основе.

— Не торопятся… Ну что ж — что посеешь, то и пожнешь. Ты — тоже начальство. Смотрю на ваши полеты и удивляюсь. Много можно найти резервов для увеличения налета, а значит, и для сокращения сроков. Кстати, как идет переучивание молодых летчиков у Редникова?

— Летают. Сам комэск тоже попал под влияние сетевых графиков и логарифмических линеек. Парень он башковитый, академию не зря кончал, но работает с оглядкой на Горегляда. Возится с молодыми летчиками, словно нянька. Из тренажеров не выпускает, гоняет до седьмого пота.

— Это же хорошо!

— Хорошо-то, хорошо, но разве летчика научишь летать на земле? Ему, как птице, воздух нужен.

— Разберемся. Тут тоже что-то не так. Перестраховщиков в полку развелось — хоть пруд пруди.

— Это точно. Многовато.

— Вот бы и поднял свой голос против них.

— Много раз говорил Горегляду, выступал на партийном собрании. Но у нашего командира один советчик — Северин.

— Доложил бы по-умному командиру дивизии.

— Докладывал.

— Ну и что?

— Генерал Кремнев сказал, чтобы мы с Гореглядом разобрались на месте и выработали общую платформу.

— Значит, комдив ушел в сторону.

— Получается… — развел руки Брызгалин.

«Надо бы проинформировать кое-кого, — подумал Махов. — Пусть знают. А то все Кремнев да Кремнев. Больно много с ним носятся…»

— А что, Дмитрий Петрович, думаешь о том, чтобы поправить положение и сократить сроки?

— Собрать людей, поставить задачи, принять повышенные обязательства и трудиться от зари до зари — вот и вся проблема. Рывок сделать надо, как в прошлые годы, когда мы с вами с винтомоторных на реактивные переучивались.

— Хорошо, хорошо, Дмитрий Петрович. Молодцом. Учтем.

Махов достал из кармана блокнот, что-то записал. Вынул сигареты, Брызгалин щелкнул зажигалкой. Жадно затягиваясь дымом, он не сводил взгляда с Махова, который еще весной пообещал ему перевод на инспекторскую должность. Глаза полковника были неподвижны. Брызгалин спрашивать о переводе не решился: уж больно сумрачен был полковник.

Полеты закончились, и с балкона, выкрашенного в шахматные клетки, дугами взвились три красные ракеты. Махов кивнул Брызгалину, и они зашагали в сторону СКП.

После окончания полетов Горегляд по привычке еще долго оставался на своем месте руководителя полетов, положив сжатые кулаки на испещренную плановую таблицу полетов. Он думал о том, шагнул ли полк вперед за этот день или протоптался на месте, что предпринять, чтобы ускорить испытания нового самолета, побыстрее переучить на него летчиков эскадрильи Редникова. Какую программу заложить в план полетов следующей летной смены…

Какое-то время его не покидало чувство неудовлетворенности проделанной работой и самим собой, словно он один был повинен во всем, в чем обвиняет полк заместитель командира дивизии Махов.

Горегляд обладал удивительной работоспособностью. Случалось, он работал по восемнадцать часов в сутки. Иногда сомнения овладевали им: так ли делается главное дело? Может, есть лучший путь? Он мучил себя поисками этого незримого пути, размышлениями о скрытых возможностях, которые позволили бы решать главные задачи полка быстрее и лучше. Горегляд постоянно вникал во все большие и малые дела. И делал это не потому, что не доверял другим, а лишь потому, что хотел в полной мере использовать весь свой богатый опыт, который он накопил по крохам с тех пор, когда в числе первых переучился с обычных винтомоторных «лавочкиных» на реактивные «миги». Он сам комплектовал группы инженеров и техников, направлявшихся на завод, где строили новые истребители, инструктировал летчиков, которые уезжали на переподготовку, внимательно следил за каждым полетом.