Анатолий Сульянов - Расколотое небо

Васеев стоял в раскрытой двери дежурного домика. В комнате было жарко. Плотно облегавший высотный костюм холодил тело, и в первые минуты Васеев испытывал удовольствие от прохлады, но затем почувствовал, что зябнет. Надел свою любимую кожаную куртку, застегнул «молнию». Высотный костюм сгибал тело в нужное для кабины положение, но он старался держаться прямо. Затем расстегнул куртку, сунул под нее руку, нащупал застежку и чуть-чуть опустил ее вниз. В плечах стало немного посвободнее.

Выйдя на улицу, он направился к стоявшим на бетонном пятачке истребителям. В темноте белели наброшенные на кабины байковые чехлы, виднелись подвешенные под крыльями матовые сигары ракет, по бетону змеей тянулся жгут электропитания. Невдалеке, на противоположном конце пятачка, рядом с опушкой леса, ходил часовой. Вокруг стояла вечерняя тишина, изредка прерываемая лаем одиноких собак да шумом мотора автомобиля, доносившимися из соседнего поселка.

Начал накрапывать мелкий нудный дождь. «Погодка осенняя, как у нас на Волге в октябре, — подумал Геннадий. — Так же сеет дождик, только тут почти безветрие, а у нас — с ветерком». Он прошел возле самолетов, постучал ладонью по обтекателю выдвинутой из-под крыла ракеты, поднялся на лесенку и, приподняв край волглого чехла, заглянул в кабину: приборы светились в темноте цифрами, значками, указателями. Бережно накрыл кабину чехлом, спустился на бетонку, проверил соединения электрожгута с бортовым разъемом — все было в порядке, в самом что ни на есть боеготовном состоянии. Довольный, поеживаясь от холода, направился к домику.

— Как дела на стоянке? — Сторожев прикрыл книгу и выжидательно посмотрел на Геннадия.

— Дождь начинается. Остальное в порядке.

— Небесная канцелярия уготовила нам на первый день дежурства погодку — и холод подступил сразу, и дождь.

— Пора. Осень пришла.

Васеев поудобнее уселся в кресло, развернул газету:

— Смотри, Толич, Потапенко!

Сторожев потянулся за газетой.

— Нет, слушай! «Взлет по вертикали! Два мировых рекорда советского летчика! Летчик Петр Потапенко достиг высоты двадцать пять километров за три минуты двенадцать секунд и тридцать километров за четыре минуты и три секунды! Это новые мировые рекорды скороподъемности!» Ай да молодец наш инструктор!

Сторожев взял газету, пробежал глазами по строчкам сообщения.

— Что ж, на учителей нам с тобой везло. Жаль, снимок темноват…

— Это верно, везло! — Васеев возбужденно ходил по комнате. — Давай-ка, брат, телеграмму отстучим завтра после смены с дежурства! Согласен? А то давно от него не было писем. Ты подумай: двадцать пять километров за три минуты! Вот это машина! Мечта пилота! Позвоню Лиде — пусть и она порадуется.

Васеев подошел к телефону:

— Лидушка, не спишь? Тогда возьми газету и посмотри последнюю страницу. Видишь? — Прижав ладонью микрофон трубки, Геннадий шепнул Анатолию: — «Ура» кричит! Побежала к Кочке.

На другом конце провода долго не отвечали, и Васеев хотел было положить трубку, но тут же услышал голос Кочкина.

— Ребята! Поздравляю! У вас — сухой закон, а мы с Лидой сейчас в честь этого дела по стопочке пропустим, Не возражаете? Привет ночной страже!

— Привет, привет, — засмеялся Геннадий и положил трубку.

— Ты о чем задумался, Толич?

— О превратностях жизни. Помнишь, сколько Потапенко преодолел препятствий, сколько написал рапортов, прежде чем попасть в школу испытателей? Почему человек должен все время что-то преодолевать? Зачем это нужно? Почему этот же Потапенко к своей мечте не мог идти ровно, без жизненных барьеров? Кто-то говорил, что самый производительный труд — это любимый труд. Разве нельзя сделать так, чтобы каждый трудился там, где нравится, занимался тем, к чему лежит душа?..

Дверь из комнаты механиков открылась, и на пороге показался Северин. Снял фуражку, стряхнул с нее капли дождя и спросил:

— О чем вы тут спорите? Хотел было с механиками поговорить — слышу ваши голоса.

Васеев рассказал Северину об их разговоре.

— Если бы мы уже сегодня смогли подобрать каждому работу по душе, мы бы шагнули на десятилетия вперед, — сказал Северин. — К сожалению, еще есть много участков, работа на которых долго не станет любимой. А делать-то ее надо. Со временем любой труд станет творческим, каждый сможет заниматься любимым делом. Ну, а что касается препятствий, то ведь именно в борьбе с ними закаляется человек. Диалектика, как любит говорить наш командир.