Алесь Адамович - Сыновья уходят в бой

Хлопцы невеселые, приувяли.

– Как думаете, – с легким презрением к самому себе говорит Головченя, – гляди, что и на самом деле позатесались тут всякие?..

К Головчене подкатился дядька в шапке, у которой оба «уха» почему-то обрезаны.

– Закурим, раз такое дело! – улыбается человек в безухой «ушанке».

– Пошел к бобикам собачьим! – гаркнул на него Головченя.

– Привет от Мохаря! – невесело усмехнулся Коренной. Но Головченя его не услышал: он повернулся к молодому краснолицему парню, который сидит на большом фанерном чемодане, как на лошади.

– Теперь все одина-аковые, – чем-то довольный, тянет парень, – нечего, хватит коровок есть…

– Дай! – Головченя сорвал с Толиного плеча автомат, но Сергей Коренной схватил его за руку:

– Одурел?

На пороге дома – снова красивый лейтенант. Взял у Сергея бумажку. А Сергей зовет Толю с собой. Автомат Толя оставил Бобку (с невольной мыслью, что у Бобка легче забрать назад).

В большой холодной комнате Толя прежде всего увидел девушек в белых халатах поверх стеганок. Двое мобилизованных, подрагивая голыми телами, одеваются. За столом сидит женщина в очках, а еще за одним – тепло одетый пожилой капитан.

Толя хотел сразу подойти к мужчине, но его остановили у «женского» стола.

– Мальчик, ты тоже из партизанской группы? Сколько тебе лет?

Толя молчал и прикидывал: скажут или не скажут раздеваться?

– Да он совсем пацан, – вдруг вмешался Коренной, – хорошо, если шестнадцать. – И зачем-то добавил: – В отряде мать осталась. Такая женщина!..

– Молод ты еще для войны. Обожди, – сказала женщина, глядя на Толю так, будто и она знает его мать.

– Повоевал, теперь обожди, – охотно поддержал ее Коренной.

По крайней мере, раздеваться не надо перед женщинами.

Толя вышел – его окружили.

– Оставили… до осени, – с некоторой неловкостью объяснил Толя. Автомат у Бобка забрал.

И сразу всякий интерес потеряли к Толе хлопцы, будто он уже не ихний, чужой. Хоть ты уходи.

Появился из дома Сергей. Не улыбается, но заметно, что доволен.

– Давай, хлопцы! А Толю нашего оставляют.

Кому это интересно?

– А что, – говорит вдруг Головченя, – проводы ему и себе устроим. Что у кого лишнее – ложи сюда. Теперь он тыловик, его и отправим менять.

Толя долго ходил по деревне, задерживаясь у машин. Возвращался к сборному пункту довольный: в вещмешке банка тушенки, две солдатские буханки хлеба. А в кармане бутылка самогона: пиджак свой женщине отдал, зато как зашумят хлопцы.

Людей у сборного пункта вроде больше стало, но своих Толя не увидел. Решился, подошел к лейтенанту с красивыми бакенбардами.

– Партизаны? Уехали. Дело им поручено.

Лейтенант рассеянно посмотрел на Толин автомат. Толя поспешил отойти. Уходил и боялся, что заплачет, но и непонятное облегчение чувствовал. Само собой решилось…

Что-то волнующе знакомое увидел Толя в партизанах, идущих через забитую мобилизованными деревню. Эти (их семь человек) не бродят, скучая, не толкаются в толпе, они идут, и сразу заметно, что они – «при деле» и что они – одна сжившаяся группа.

В последние дни Толя очень завидует каждому, кто не болтается между небом и землей как что-то никому не нужное. Вчера он поймал себя на том, что с завистью смотрит на раненого. Заглянул в раскрытую дверку санитарной машины: лежит человек на белой подушке, щеки синие, ввалились, нога в бинтах, подвешена, но в руке – книга! Лежит и читает.

И эти вот: идут и знают, кто они, куда идут. Постой, Половец, ну конечно же он! И хотя в белом фронтовом тулупе, в черной кубанке, и хотя на шее не немецкий автомат, а ППШ с круглым диском, – все-таки это «гусар», «покойничек». Знакомая беспричинная редкозубая усмешка. Толя подбежал.

– А, ты! – не сразу и не очень приветливо узнал его Половец и тут же, совсем уже неласково, спросил: – Ну, как там все?

Толя разглядел красный рубец на небритой щеке Половца и только в этот миг сообразил, что веселая история с расстрелом Половцу совсем не кажется веселой.

– Вы куда? – спросил Толя.

– Семьи партизанские сопровождали, а теперь назад, туда.

Партизаны закуривают. В крестьянских кожухах или фуфайках, все они, кроме одного, пожилые. А этот, черненький, аккуратненький, присматривается к Толе неприятно круглыми глазами, как курица к зерну.

– Остаешься здесь? Давай махнем.

Протягивает Толе свою винтовку и смотрит на его автомат. Столько мечтал Толя об автомате, а тут сразу и отдай… Хотя и то правда: зачем он Толе? В армию его пока не берут. А взяли бы, так не оставили бы ему автомат.