Алексей Ивакин - Блокадный ноктюрн

Первый, второй, третий, двадцатый…

Гроб необыкновенно легкий. Еще вчера, на раскладке костей, казалось, что они очень тяжелые. А сейчас — как перышко.

Терпеливо ждем очереди.

Рядом рядовой-паибатовец. За спиной двое поисковиков — я их не знаю. За нашим гробом — Еж и Дембель. Где-то еще дальше — Змей, Тимофеич, Антон, Юди, ДядьВова с Буденным, Степка с Васькой, Заяц, Петрович…

Вот и наше отделение начинает спускаться. Шагаем берцами по спуску — вчера здесь мы поднимали семерых. Сегодня они лягут в паре метров от предыдущей постели.

На дне — жижа. Вода набежала за ночь, и даже еловый лапник покрылся водой. Ставим гробы один на другой. Штабелем. Я трижды перекрестился и поклонился. Как на икону. Надо бы встать на колени и поцеловать гроб. Святые мощи. Но, почему-то не решаюсь.

В могиле Сашка помогает укладывать гробы, сдвинув, как обычно, фуражку на затылок.

— Саш, помочь с укладкой? — шепчу я, проходя.

— Справимся, — так же шепотом отвечает он.

Парни на выходе терпеливо ждут.

Я выбираюсь. Потом иду вокруг могилы, вслед за паибатовцем. Мы бросаем по горсти земли на длинный, двухэтажный ряд гробов. Я иду и шепчу:

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!

Именно так. БеЗсмертный. Без смерти.

Меня не слышно. Над нами — над могилой, над гробами — витает мелодия. И только отойдя от костей своих дедов я вдруг начинаю узнавать ее.

Штраус. Который Иоганн. Который «Младший». Который — «Сказки Венского леса».

— Парам-парам-парам — пам-пам!

Сквозь Штрауса — певчие:

— Веечная паааамять!

— Парам-парам-парам — пам-пам!

— Веечная паааамять!

Прохожу мимо очереди с гробами.

Идем к столикам, где разливают наркомовские. И чашку гречки еще дают с бутербродом из хлеба и ветчины.

Я прохожу мимо столика. На столике — ноутбук. К нему прицеплены колонки через усилитель. За компом сидит «ди-джей». Раскладывает пасьянс. Рядом с буком коробка от диска — «Сто золотых хитов классической музыки». Жду Вагнера и Мендельсона.

Но все еще Штраус:

— Парапара-пам-пам-пам! Парапара-пам-пам-пам! Пам-парарам! Пам-парарам!

За спиной:

— Веечная паааамять…

И стук гробов в могиле.

Хочется ударить по ноутбуку кулаком, палкой, лопатой — да чем угодно.

Но я этого не делаю. Я — трушу. Я ухожу к столикам. Бросьте в меня камень. Обезболивающая жидкость протекает водой. Еще раз подхожу. Еще раз.

А это уже «Маленькая ночная серенада» Моцарта? Тоже ничего.

Все-таки — я трус. Поэтому, делаю вид, что все так и надо. Подходят тамбовские офицеры. Мы договариваемся на встречу вечером у них в лагере.

Аве, Мария… Грация плена… Мария, грация плена…

Наконец, гробы уложены. Комья земли скинуты. Экскаватор, заглушая «Аве Марию», а потом «Зеленые рукава», рычит ковшами, укладывая могилу аккуратным прямоугольником.

Через несколько минут, под звуки шотландской народной музыки — в исполнении Лондонского симфонического оркестра — могила почти готова.

Почти…

Остается малое.

Поисковики в своих поношенных камуфляжах плотным кольцом окружают могильный холм. Плечом к плечу. Без команды встаем на колени. Чиновничья музыка, наконец-то, выключается. За спиной клацают затворы «калашей».

Запеваем, после трех выстрелов холостыми…

Тихо поем…

Слеза сбегает по щеке. Кто-то рядом тоже всхлипывает. Не могу больше. Отхожу в сторону. Сажусь на краю немецкой траншеи, куда они так стремились. Закуриваю. Потрясывает.

Две сигареты бросаю на могилу. Закуренную — втыкаю в могильный холм.

Солдатская свеча медленно тлеет над свежей землей…

По кругу идут поминальные фляжки. А на следующем куплете кто-то замолкает. Кто-то отворачивается. Кто помнит о том, что из песни слов выкидывать нельзя и продолжает:

— Слава России! — вдруг орет кто-то. Меня словно выдергивают из войны.

— Слава России! Потому что — мы — русские!

Пьяный до потери сознания какой-то поисковый козел начинает орать непотребщину про «жидов и масонов».

Майдан Кусаинов, командир алматинского отряда — тот самый, кто поставил «Журавлей» на повороте — мягко пытается остановить ужравшегося в хлам придурка: