Валерий Гусев - Паруса в огне

Медвежий неподалеку был — миль сто, не больше. Но ветер нам не благоприятствовал. Штурман проложил курс «зигзагами», двумя длинными галсами.

— Как скоро будем на месте? — спросил его Командир.

Штурман взглянул на прокладку, посмотрел на лаг:

— Если ветер не переменится, то через сутки.

— А если переменится?

Штурман пожал плечами:

— Смотря на какой.

— Пошлите за немцем.

Боцман привел пленного. Вид у него был далеко не геройский. Лицо заплывало синяками. Штурман переводил вопросы Командира и ответы немца.

— Какими силами располагает десант?

— Это мне неизвестно.

— На какой срок назначена диверсия?

— Силы концентрируются по мере подхода задействованных кораблей. Дата и час не назначены. Видимо, боевые действия начнутся в момент формирования конвоя.

— Что предусмотрено?

— Блокировка вашего аэродрома воздушными силами. Разминирование подходов. Торпедная атака на рейдовые суда. Высадка десанта.

— Какими силами?

— Это мне неизвестно.

— Товарищ Командир, — от себя добавил Штурман, — если в конвое имеется транспорт, значит, десант — не менее полка.

— Это радует.

Часов десять мы шли на юго-запад, затем легли курсом на юго-восток.

— Слева по курсу, — сказал Штурман, — минное поле. Обходим с «зюйда».

— Минное поле? — переспросил Командир и чуть было не добавил: «Это радует». Но Штурман его понял: там может работать тральщик.

И, словно поймав его мысль, доложил наблюдатель:

— Дым на горизонте!

— Идем на сближение, — тут же принял решение Командир. — Приготовиться к подаче сигналов.

— Каких? — спросил Боцман.

— Глупых. Непонятных.

— Пилотками будем махать, — предложил Одесса-папа.

— Хоть подштанниками.

Через некоторое время стало ясно, что дым на горизонте — это немецкий тральщик.

— Пашет, — пробормотал под нос Штурман, не опуская бинокль. — Заметил нас.

В общем, сначала все пошло как было задумано. Тральщик собирал мины, мы имитировали потерпевших крушение. Кто мы такие? Что за судно? Да разве разберешь? Немец застопорил двигатели, было видно, как по левому борту собралась команда. Они смотрят, мы им машем — кто чем может. Ракету пустили.

Одесса-папа со своим расчетом у орудия.

С борта тральщика донеслась немецкая речь через рупор. Но очень неразборчиво — Штурман перевести не смог. Зато Одесса-папа ответил очень разборчиво. Одним снарядом.

— Это радует, — горько произнес Командир, когда затих грохот взрыва и опал громадный холм воды.

Тральщик выполняет разные работы: разыскивает, уничтожает мины. А иногда собирает их на свой борт, чтобы поставить в другом районе.

Этот, видать, уложил на корму не менее десятка мин. Они сдетонировали. Одесса-папа виновато поскребывал затылок.

— Лучше бы ты, — сказал ему Боцман, — в самом деле на носу подштанниками махал. Заставь дурака Богу молиться…

Зато Егорка своего удовлетворения не скрыл. Присвистнул и за борт лихо сплюнул.

Командир прошелся по мостику. Закурил трубку.

— Идем на конвой. Решение примем на месте.

Мы снова взяли на юго-восток.

— Туман будет, — предсказал Боцман.

— Очень кстати, — отозвался Штурман.

— Я думаю, нам не надо подходить на лодке. Вышлем шлюпку, на веслах.

— Разумно. А после произведенной разведки выберем направление главного удара.

— Торпедная атака?

— Там видно будет, — уклончиво ответил Командир. — Экипажу подготовить личное оружие. Боцману — отобрать гребцов на шлюпку, под свою команду.

К ночи, как и обещал Боцман, ветер стих, на море пал туман. Не очень густой, подвижный. В нем все время что-то мерещилось, какое-то неясное движение. То ли призраки в простынях бродят, то ли вражеские корабли крадутся.

Лодка практически потеряла ход. А до Медвежьего оставалось еще миль с полсотни.

— До света не доберемся, — вздохнул Штурман.

— На месте осмотримся, — предложил Боцман, — и если что не так, укроемся с другого берега острова. До ночи.

— Верная мысль, — поддержал его Командир. — Ты сможешь лодку вокруг острова провести?

— Смогу. Она меня слушается. Почти как вас.

На траверз Медвежьего вышли к утру. Туман все еще укрывал море, но силуэт острова, милях в десяти, просматривался хорошо. Боцман обрасопил паруса. Лодка легла в дрейф. Предстояла разведка. А чувство у всех было как перед боем.

Вот сейчас многим этого не понять. Как это так? Идти в бой на изуродованном корабле. Практически невооруженными. Без шансов на победу. Без надежды остаться в живых. «Погибаю, но не сдаюсь!» И ведь никто не гонит… Но так было. Мы не жили каждый за себя. Мы жили друг за друга, экипаж за экипаж, корабль за корабль. Флот за флот. Весь народ за Родину. Ну нет у меня слов, чтобы это объяснить. Да и не нужны эти слова. Сейчас прямо говорят, что нас гнали на немца под дулами заградотрядов, под стволами особистов. Даже наш бывший президент это сказал накануне Дня Победы. Мол, были подвиги, это так, но подвиги совершались из-за страха. Никогда не поверю, хоть он и президент. Подвиг — это величие души. А величие с трусостью не совмещается…