Валерий Гусев - Паруса в огне

Сильный был мужик. Лодка его слушалась, я бы даже сказал еще, как собака. И такая же ему преданная была. Он на ней такие виражи закладывал! Помню, пробирались мы через минное заграждение. Мины — донные, на якорях стоят, удерживаются стальным тросом — минрепом. Посильнее его заденешь — сработала мина, взрыв, гибель.

Шли в подводном положении, самым малым. В лодке тишина, только слышно, как ходовые электродвигатели журчат.

— Левый борт — скрежет! — вдруг докладывает Боцман.

Мы дыхнуть боимся, прислушиваемся. Скребет по борту стальной трос. Аж мурашки высыпали и по спине забегали. Но идем. А мысль у всех одна: скользит трос по обшивке, не так страшно, а вот зацепится за кормовой руль глубины — тогда рванет мина.

Командир приказывает:

— Лево руля. Стоп левый двигатель!

У лодки два ходовых винта — правый и левый. И вот когда кладется руль на борт и отключается один винт, лодка делает поворот чуть ли не на месте.

Нос лодки резко уходит влево, корма отходит от минрепа. Опасность зацепа миновала. Переводим дыхание. И тут же:

— Скрежет по правому борту!

Опять быстрый маневр, опять скрежет, но уже по левому борту.

Вот так мы и пробирались, виляя хвостом. Четко выполняя команды, которые хладнокровно отдавал нам капитан. Он так командовал, будто под водой видел. Будто каждую мину сердцем чувствовал.

Выбрались… И лодку не погубили, и сами в живых остались.

В общем, уверились — с таким Командиром не пропадем. Он и немцу спокойно жить не даст, и нас в беде не оставит.

Одно мне в нем не нравилось. Пугало даже. Вот сделали атаку. Вражий корабль разломан, на дно идет. Страшная картина. Экипаж пытается спустить шлюпки, сыплется с палубы в холодное море. Все кипит вокруг. Уходить пора. А Командир от перископа не отрывается — смотрит, как люди гибнут и все что-то сквозь зубы шепчет. За Машу, наверное, за детишек.

Но я тут и другое скажу: без ненависти нельзя воевать. Сердце на войне жестоким должно быть. Я ведь тоже сначала думал, что — как же — люди в ледяную воду падают, спастись надеются. А мы спокойно уходим — не мешаем им потонуть. А вот как с родной земли весточку получил, так я каждого фрица, что вдруг выплыл, готов был по башке веслом ахнуть.

И то сказать — Липовка наша под оккупацию попала. А Липовкой она недаром звалась. У каждого двора, у сельсовета старые липы красовались. Весной цвели, пчелки в них гудели. Листва легкая у липы — сквозная. Под ней посидишь — как вновь народился. Фашист, когда отступал, на каждой липе кого-нибудь из села да повесил. Просто так, без всякой вины. Писали мне, что нет больше тех лип. Срубили их те, кто в живых остался. Нет, что ни говори, а немец гадостный враг был. Никогда с ним пиво пить не буду. Никогда ему нашу Липовку не прощу. И у каждого из нас в сердце свой счет немцу был. Родина — родиной, дело святое, а ведь кроме большой Родины, у каждого еще и малая была, родня под немцем гибла…

Как-то мы недели две в рейде были, в автономном плавании. Сперва десантникам боеприпасы и почту доставили, затем вдоль Северной гряды минную банку выставляли, потом сопроводили наших рыбаков до места лова — война войной, а кушать-то надо. И пошли, наконец, в базу.

В своих водах всплыли ясным днем. Первыми нас чайки встретили. А повыше, над ними, в синем небе наши «ястребки» чуть слышно гудят. На подходе к Полярному два сторожевика нас принимают. Семафорят приветствия с благополучным возвращением, проводят до пирса.

Мы, все свободные от вахты, на палубе собрались, надышаться не можем.

На пирсе — офицеры, командир бригады, в канадке и в фуражке, рука у козырька. А рядом с ним — малая фигурка. Пригляделись — пацаненок стоит. В бескозырке, в укороченном бушлате, в руке — стальная каска с красной звездой; на поясе — немецкий тесак.

Прошла положенная церемония, рапорт Командира. И тут пацан этот делает шаг вперед, кидает руку к виску:

— Курочкин Егор, юнга с ТКА-21!

Мы все, кто расслышал, так и ахнули. Сынишка капитана Курочкина! Откуда? Как? Почему в морской обмундировке?

Командир наш не растерялся. Шагнул вперед, положил ему руку на плечо.

— Вот, — сказал Егорка вполголоса. — К вам пришел. Больше некуда.

Тут подошел капитан торпедного катера.

— Егорка у нас в экипаже…

— Временно, — буркнул Егорка. — Я на папиной лодке буду воевать.

— Кто тебя научил командира перебивать?

— Виноват, товарищ лейтенант. — Насупился.

А капитан катера пояснил, довольно спокойно: