Сергей Дышев - До встречи в раю

А в полку будто черт на колеснице проехал. Автандил вкушал власть.

Приближенные стояли у трона. Они ждали, когда Автандил будет назначать министров. Жаркое их дыхание достигало монарха, и он почувствовал, как на лбу появилась горошинка пота, которая тут же потекла вниз. Автандил неторопливо настиг ее на щеке и размазал.

— Верховному Иерарху жарко! — удрученно прошептал кто-то и отвесил звучный подзатыльник глухонемому с опахалом.

Тот стал махать энергичней. Час назад его намазали гуталином, и теперь он превратился в роскошного негра.

Привели хирурга Костю. Он был бледней обычного, стеклышко очков треснуто.

— Он плохо сделал операцию! — косноязычно доложил сутулый гвардеец. — И наш товарищ помер.

Гвардеец вытер набежавшую слезу. Был он стар и немощен, по тотальному набору.

— Надо его примерно наказать! — предложил Зюбер и потер сытые ладошки.

Автандил кивнул, и мертвенный свет из окна блеснул на глубоких залысинах.

— Его надо распять.

— А где взять крест? — прошептал гвардеец.

Автандил холодно посмотрел сквозь него.

— Вопросы здесь задаю только я… Распните его на двери штаба. Но обязательно начертите на ней крест! Иначе ни фига не получится…

— Я не виновен! — Костя попытался вырваться. — Его уже нельзя было спасти!

Внезапно он затих и рухнул: его ударили по голове прикладом.

Очнулся он на крыльце штаба. Холодный мрамор остужал голову. Деревья полоскал ветер. Заметив, что Костя очнулся, они приветственно зашевелили кронами. А еще за ним наблюдали черные птицы, которые сидели на ветвях.

Костю заботливо приподняли, он увидел молчаливую толпу с множеством жадных глаз. И вспомнил, что его должны распять. А люди будут смотреть. Зачем они собрались? Будут болезненно сочувствовать или тайно наслаждаться при виде его страданий? Впрочем, чужая боль рождает и удовольствие, и сопереживание…

С него содрали рубашку, и один из охранников вскрикнул, поцарапав палец о звездочку на погоне. На двери штаба во всю длину уже был нарисован мелом неровный крест.

Рядом стояла табуретка.

— Если откажешься, — сказал криворотый гвардеец, воткнув ствол в Костин кадык, — я выстрелю.

— Я не Иисус Христос! — выкрикнул Костя Разночинец. — Убивай сразу.

Криворото-сутулый ласково успокоил:

— Все будет хорошо, ты не нервничай. Мы ведь не хотим тебя убивать. Видишь, люди ждут. Пожалуйста, встаньте на табуретку.

«Это сон, — подумал Костя. — Начало первого тысячелетия… — Эта догадка помогла унять волнение, и он покорно встал на приставленную к двери табуретку. — Странно, но все это происходит со мной…»

Толпа зашелестела, словно галька, тронутая волной. Расплывшиеся лица напряглись, жидкие взгляды поползли по Костиной груди, стали расползаться, потекли, как склизкие медузы.

Откуда-то сбоку выскочил, кривляясь, доброхот, вынул изо рта огромные гвозди, приподнял лежащую на полу кувалду — ту самую, которой крушили склад.

— Войдет как по маслу, — причмокивая, сообщил доброхот и погладил Костю по ноге.

Продолжая кривляться, палач вскочил на стул, который ему принесли, стул крякнул, кривляка судорожно забалансировал. Его потянула за собой кувалда, пришлось ее выпустить, а потом снова поднимать.

— Алле, гоп! — наконец приготовился он. — Прибиваю. Поднимите вашу лапку, сэр.

Экзекутор улыбнулся, обнажив красные десны. Криворото-сутулый нервно сжимал автомат и с нескрываемым страхом таращился на жертву. Толпа оцепенела. Костя как во сне поднял правую руку. Палач приставил к его ладони гвоздь, размахнулся, чуть не слетев со стула, и с силой припечатал. Костя вскрикнул, отчетливо хрустнула кость. Он ощутил боль — жестокую и настоящую. Палач ударил по гвоздю еще раз, пробормотав: «Поехало», потом в третий раз — и вдруг дико взвизгнул.

— Больно, больно, больно!!! — заверещал он и, распузыривая щеки, стал дуть на расплющенный палец, показывать всем: — Во, до крови хрюкнул!

— Да не твоя это кровь, — мрачно заметил кто-то из толпы.

— А это не твое собачье дело, чья она! — срезал экзекутор и тут же аккуратно забил гвоздь до конца, не забыв вежливо поинтересоваться: — Ладошку не зашиб?

Палач стал забивать второй гвоздь. Костя не кричал, но от боли у него катились крупные горошины из глаз. Он беспрестанно повторял:

— За что? Ведь я лечил вас… За что?

Палач спрыгнул, как кошка, со стула, наклонился и вырвал табуретку из-под ног жертвы. Костя завис на прибитых руках, не выдержал, закричал, кровь хлынула из ладоней. Толпа вздохнула.