Сергей Дышев - До встречи в раю

Вошла Ольга с двумя чашками чая. Лаврентьев тут же распорядился угостить телевизионщиков.

— Если бы вы были президентом этой республики, что бы вы сделали в первую очередь?

— Если бы да кабы… — хмыкнул Лаврентьев. — Если б у бабушки была борода, то она была бы дедушкой и сама бы женилась на бабушке.

— Не очень понятно, — признался Сидоров, не став переводить.

— Мне тоже. Но надеюсь как-нибудь разобраться.

— У вас угнали три танка. Мы знаем про вооруженный инцидент на мосту. Скажите, это правда, что вы поклялись уничтожить оставшиеся танки? — продолжал допытываться Сидоров, аккуратно переводя каждое слово американки.

— Неправда. Ритуальных заклинаний над костром не было. И вообще, у военных принято клясться один раз — на присяге, а потом следовать ей всю жизнь. Вы понимаете, я веду речь о людях порядочных… Насчет танков же дело обстоит так: я дал ровно сутки, после чего, как и полагается, уничтожу их, используя все имеющиеся у меня средства.

— Пока мы здесь работали, у нас сложилось впечатление, что вы жесткий, э-э… непредсказуемый и… грубый человек. Но теперь думаем по-другому. Вы, оказывается, можете нравиться людям. — Фывап кокетливо улыбнулась.

— Я не девушка, чтобы нравиться, а командир полка. В вашей Америке командиров полков, наверное, тоже оценивают не по количеству улыбочек, а по умению командовать. Впрочем, вы женщина и мыслите по-своему.

— Вы боитесь смерти? — почему-то вкрадчиво спросил Сидоров.

— Не боится смерти только самоубийца, и то, как принято считать, в последнее мгновение ему хочется вернуться, но уже поздно. В Афганистане в нашем полку солдат выстрелил себе в грудь: не вынес жестокости жизни. Умирая, он умолял спасти его… А в общем-то, со смертью свыкаешься: сегодня — его, завтра — тебя… Ты сама-то как, страшно?

— Боюсь, — призналась Фывап, — особенно когда по небу летят эти снаряды…

— Мины, — уточнил при переводе Сидоров.

— А чего вы больше всего боитесь? Только не говорите, что командир полка не должен ничего бояться.

— Командир полка, который ничего не боится или, скажем, не опасается, — самоуверенный болван. Что же касается меня, то больше всего я боюсь потерь среди подчиненных мне офицеров и прапорщиков. Как единоначальник, я отвечаю за их души. Их жизни в моих руках. И если я отдам неумный приказ и в результате кто-то погибнет, виноват буду я. Идиотские приказы пишутся кровью подчиненных.

— Это понятно, — кивнул Сидоров. — А объясните, пожалуйста, для какой цели за вашим штабом соорудили гору из стреляных гильз? Даже цемент использовали, чтобы скрепить.

— А-а, это прапорщики учудили. Они фотографируются на этой горе, — пояснил Лаврентьев.

— Странное занятие…

— Ничего особенного. Мои прапора — большие оригиналы. Вы бы лучше с ними поговорили — они ближе к жизни.

— Фывап сказала, — перевел ответ Сидоров, — что имидж, который сложился у нас, не вполне будет соответствовать…

— Переводи дословно! — сурово потребовал Лаврентьев. — А то камеру заберу. И не махлюй, у меня диплом переводчика английского языка.

Сидоров торопливо перевел ответ Лаврентьева, нахмурился, стал озвучивать слова американки:

— В общем, она говорит, что ваш имидж…

— Да не имидж, а образ! По-русски не можешь… — перебил Лаврентьев.

— Да, этот самый образ, — послушно поправился Сидоров, — значит, человека, который с чисто русской душой, несколько неуклюжий, трагичный и вместе с тем с необузданной опасной силой. Странно и неожиданно, что он здесь, в воюющем мусульманском мире, что-то выжидает, переживает…

— Все ясно: белый медведь на крайнем юге, — подвел Лаврентьев итог мучительному переводу. — Спасибо. На этом все.

— Last question, last question! — закричала Фывап, тряся руками.

— Зачем вам все это нужно? Вы, как говорят американцы, созревший мужчина, — стал переводить Сидоров, — умеете руководить людьми, у вас опыт, образование, вы сильный… Почему вы не бросите все, тем более что русским все равно придется убегать отсюда, в Америке это давно поняли. Почему не уйдете из армии? Вам ведь так мало платят! У нас негры и мексиканцы, которые убирают мусор, получают больше. Вы могли бы начать свое дело, заняться бизнесом. Или боитесь, что вас могут посадить в тюрьму, если вы откажетесь служить?

— Не боюсь, потому что за это уже давно не сажают…

— И все же — почему? — повторил Сидоров настойчивый вопрос журналистки.

— Экие вы настырные, американцы, все вы знаете: и сколько получаю, и кем могу быть… Душу за свои доллары вывернете наизнанку. Одного вам только не понять: что мы с вами, американцами, похожи, но только с точностью до наоборот… Переводи, переводи! Камера наготове? Сейчас я произнесу обращение к американскому народу…