Овидий Горчаков - Вызываем огонь на себя

— Кроме служебных контактов, многие из нас вынуждены поддерживать деловые контакты. По вашему поручению, а также по поручению гауптфельдфебеля Христманна я ведаю прачками, которые стирают и гладят ваше белье…

— Вы утверждаете, что этим ограничиваются ваши контакты?

— Яволь, герр оберст!

Глядя на колеблющееся пламя зажигалки, Грюневальд раздельно и медленно произнес:

— Хорошо, Робличка! Я ценю ваше усердие, энергию и расторопность и не хочу, чтобы моим подчиненным, которому мы доверяем, занялся Вернер. Но помните: я предупредил вас в последний раз.

Венделин, опасаясь, что за ним следят, не пошел к Ане ни в тот, ни в следующий день, надеясь как-нибудь случайно столкнуться с ней в авиагородке. Прошел и третий день без встречи, четвертый. Вечером пятого дня Аня сама пришла к Венделину с узлом белья. Она прошла через неохраняемый служебный ход и постучала не в кабинет Христманна, где работал Венделин, а в дверь его жилой комнаты.

— Войдите, — услышала она знакомый голос Венделина.

Аня вошла:

— Вот ваше белье, господин обер-ефрейтор!

Закрыв дверь, она бросила взгляд на пустую койку штабного повара, который спал в одной комнате с Венделином.

— В чем дело, Вендо? — тихо спросила она тревожным голосом. — Я ждала тебя, думала, уж не случилось ли что…

Венделин попробовал улыбнуться, хотя только что Анин стук в дверь не на шутку взволновал его. Сидя за столиком над раскрытым немецко-русским словарем, он напряженно размышлял над неприятным разговором с Грюневальдом.

Венделин шепотом, иногда повышая голос, чтобы произнести какие-то фразы о стирке белья, рассказал Ане о разговоре с полковником.

— Надо сократить наши встречи, — сказал Венделин, — договориться о каком-нибудь канале связи, может быть, о «почтовом ящике»…

— Нет, — твердо возразила Аня, — мне сейчас твои сводки нужны не реже, чем раз в три, ну, в пять дней! Я вот что надумала. Ян Маленький тогда неплохо придумал с фиктивным браком. Ведь посмотрели же немцы сквозь пальцы на его женитьбу на русской девушке!… Женись на Поле Евсеенко! Тогда связь я с тобой буду держать через ее брата Михаила — он наш человек.

После столь великолепно разыгранных комбинаций — необъяснимая, непростительная оплошность, которая неминуемо должна была привести к трагическому мату. Необъяснимая, непростительная? А нечеловеческое напряжение последних месяцев, последних недель, жестокие удары и раны? Ведь даже короли шахмат не застрахованы от роковых ошибок…

Откуда вдруг на Аню напала такая слепота? Как проклинала она себя потом за эту куриную слепоту!

Не прошло и недели, как Венделин сыграл свадьбу. В жены он взял молоденькую официантку из казино — Полину Евсеенко, простую сещинскую девушку, ничего не знавшую о подпольной работе Венделина Роблички. Знал Венделин Полину уже года полтора как девушку строгую, не допускавшую за собой никаких ухаживаний со стороны Мюллера, повара или буфетчика Финке. Он знал, что давно нравится ей, к тому же он не был немцем… Чтобы придать этой неожиданной свадьбе вполне благопристойный в глазах немецкого начальства характер, Венделин пригласил трех нужных чинов из тайной полевой полиции, которые были рады случаю поразвлечься и принесли шнапс и сигареты, и штабного повара Тапке. Тапка давно мечтал жениться на своей помощнице по кухне, сещинской девице Тоне, и решил последовать примеру Роблички, если женитьба на русской сойдет ему с рук. Пришел и Михаил, брат Полины, работавший в авиагородке электромонтером.

Жених щеголял на свадьбе в гражданском двубортном темно-синем костюме, сшитом отцом Ани, с модными брюками, широченными, как Дарданеллы. Проформы ради нижние чины ГФП поинтересовались, имеется ли у молодых разрешение на свадьбу, поскольку им что-то не приходилось слышать о таких смешанных браках. Венделин заверил их, что да, натюрлих, имеется. На самом же деле только Полина Евсеенко получила разрешение на брак от обер-бургомистра.

Аня и Венделин рассчитывали, что фиктивный брак Венделина с русской девушкой, которая не находилась на подозрении ни у полиции, ни у СД, поможет проложить необходимый канал связи. Это был серьезный просчет.

На третий день новобрачного вызвал к себе полковник Грюневальд. Он был подчеркнуто холоден и бесстрастен.

— Обер-ефрейтор! За грубое нарушение общеизвестного приказа, за женитьбу на русской женщине, за вопиющее нарушение Нюрнбергских законов, за то, что вы уронили честь немецкого солдата, я посылаю вас под конвоем на фронт в штрафную роту! Вы искупите кровью свою вину!