Брэд Брекк - Кошмар - моментальные снимки

Они могут рассказать, что на войне захватывали территории и теряли солдат. Что война велась за принципы, которые они не понимали, и за идеалы, многим из них казавшиеся ложными. Что на войне они убивали невинных безоружных людей, сжигали деревни, стреляли в кур, свиней и буйволов. Что сражались за горсть праха на вершине безымянного холма. Что жили одним днём, потому что завтра можно было погибнуть. Что страдали от вросших ногтей на ногах, потому что жали ботинки. Что в ночных дозорах мучились от зубной боли и что раны долго гноились. Что войну вели просто смекалистые уличные мальчишки, а на языке всегда было наготове слово из четырёх букв. Что ели сухие пайки и курили сырые сигареты. Что измочаленные нервы и детское восприятие действительность ломали солдат пополам, как хворостинку. Они расскажут тебе, что немыслимые гримасы войны не имеют ничего общего со справедливостью и потому не имеют оправдания. Что нет таких людей, кто бы больше ненавидел войну с чистой, неразбавленной страстью, чем сами воюющие. Что люди, проливающие крокодиловы слёзы над вьетнамцами и утверждающие, что ничего не испытывают к ушедшим на войну кроме презрения, на деле не питают жалости ни к кому. Мать их за ногу!

Жестокость шла не от солдат, нацепивших на шеи бусы из вьетконговских языков и ушей. Жестокость шла от отказавшего нам в поддержке американского правительства и от американского народа, пославшего нас на эту войну».

Война изменила меня и Билли гораздо сильнее, чем мы об этом догадывались, хоть нам и потребовались годы, чтобы это осознать.

Армия вывернула нас наизнанку, порвала пополам — и научила быть хладнокровными убийцами, способными жрать собственные кишки и просить добавки.

— Убей вьетконговца! Вьет Конг — это Чарли. А Чарли — это вонючий азиат. — Долбил на занятиях строевой сержант. — Это мерзость, отбросы, грязный засранец. Вьет Конг — это женщины и малые дети, начинённые взрывчаткой. Ты не достанешь его — он достанет тебя!

Беда только в том, что Дядя Сэм не перепрограммировал нас перед возвращением на родину, и мы вернулись с мозгами убийцы в черепной коробке и гарью боёв под ногтями.

Тягостным было возвращение домой. Это значит, что мы вернулись неудачниками и растяпами, что армия джеков армстронгов превратилась в армию разъярённых квазимодо. Мы возвращались один за другим, часто ночью, сломленные и разочарованные: Боинг-707 меньше чем за 48 часов перемещал нас из боевых порядков в очереди для безработных. Никакого времени на декомпрессию. И очень многих из нас эмоционально поразила кессонная болезнь.

Оказалось, мы не в состоянии собрать воедино нити прежней жизни. Мы оставались солдатами, только война теперь шла внутри нас самих. Мы стали романтическими жертвами войны и её же потерями.

Война явилась для нас величайшим событием и испытанием, когда мы уходили из обычного окружения в условия важнейшего международного события, ставшего крупнейшим поставщиком новостей на нашем веку.

Вернувшись к мирной жизни, мы поняли, что наша роль — добывание хлеба насущного — монотонна и прозаична. Нас не возбуждали женщины, которых мы брали в жёны, и угнетала скука наших рабочих мест.

Я поехал к Мэрилу и второпях женился — таково было завершение долгой и нудной переписки, которая скрашивала одиночество казармы, но при этом создавала ложное чувство близкого знакомства и совместимости.

Билли и я — мы думали, что для нас война закончилась в тот миг, когда «Птица свободы» коснулась американской земли, но оказалось, что мы не можем похоронить своих мёртвых.

Боевые товарищи были нам ближе, чем женщины, с которыми мы жили, хоть эти женщины и делили с нами постель, готовили нам еду и вынашивали наших детей. Но они не делили с нами смерть и тяготы, опасности и страх. Мы старели и ностальгировали о войне и жизни на войне, которая так крепко связывает мужчин друг с другом.