Владимир Кошута - «Обезглавить». Адольф Гитлер

Старцев закончил свою мысль, снял очки и выжидательно уставился на Шафрова.

— Вы предлагаете мне роль предателя дочери? — хриплым, прерывающимся от удушья, голосом спросил Шафров.

— Ну, зачем же так? — сделал удивленный вид Старцев, — Какое предательство? Речь идет об элементарно простом — осудить свершенное и попросить помилование. Я не понимаю крайность вашего суждения, Александр Александрович. Не понимаю.

— Простите, — неожиданно в разговор вмешалась Людмила Павловна, обращаясь к Шафрову и Старцеву, — Простите великодушно, но я — мать Марины и не могу оставаться в стороне, когда речь идет о жизни или смерти моей дочери, — Она посмотрела на Старцева с мольбой. — Скажите честно, Семен Сергеевич, Марину освободят, если Александр Александрович сделает все, что вы предлагаете?

Болезненный взгляд Людмилы Павловны застыл на холеном лице Старцева в ожидании ответа. С первых минут появления в доме Старцева и Новосельцева она поняла, что их визит не сулил ничего хорошего, и пока в разговоре с Шафровым прямо не затрагивалась судьба Марины, она сдержанно прислушивалась к каждому слову, считая, что не женское это дело — вмешиваться в серьезный мужской — разговор, но когда Старцев поставил на карту жизнь ее дочери, она не выдержала.

— Весьма возможно, — ответил Старцев.

— Освободят? — не удовлетворилась Людмила Павловна уклончивым ответом.

— Освободят.

— Так в чем же дело, Александр Александрович? — повернулась она к Шафрову. — Поговори с Мариной.

— Право же, суждение Людмилы Павловны куда благоразумнее вашего, Александр Александрович, — заметил Старцев.

— Нужно спасать Марину. Спасать ее, неразумную, от смерти, — загоралась Людмила Павловна мыслью о спасении дочери, — При чем здесь Иуда? Какое предательство?

— На абордаж тут не возьмешь, — напомнил о себе Новосельцев, — Тут нужен маневр. И вы, Александр Александрович, этот маневр осуществите лучше, чем кто-либо иной.

— В ваших руках судьба дочери, — нажимал Старцев. Обретя союзника в лице Людмилы Павловны, он оживился. — Правильно ли будет не воспользоваться случаем спасти Марину? Амбиции, предрассудки, а тем более неправильное понимание предлагаемого мною шага в данной ситуации совершенно излишни.

Лицо Шафрова побледнело от волнения, слегка подрагивала на подушке голова, но Старцев и Людмила Павловна не замечали этого — они старались «привести его в чувства», заставить принять предложение.

— Надо спасать Марину, Сашенька, — залилась слезами Людмила Павловна и, отзываясь на боль жены, где-то в глубине сознания Шафрова забилось, затрепетало сомнение — правильно ли он поступает? Быть может, действительно, свидание с дочерью принесет ей избавление от наказания, и прав окажется Старцев, с такой уверенностью обещающий освобождение Марины? Так как же быть? Сомнение с каждой минутой росло, давило на его отцовские чувства и он уже видел себя единственным виновником смерти дочери.

— От вас зависит все, Александр Александрович, — убеждал Старцев. От его взгляда не ускользнуло состояние болезненного колебания Шафрова, намечавшегося надлома воли, и он радовался, что выполнение задания Нагеля, кажется, начинало обретать зримые черты — надо только подтолкнуть Шафрова сделать хотя бы первый шаг по пути, уготовленному ему в гестапо.

В притихшей комнате беспощадно и жестоко прозвучали слова Старцева.

— Нельзя, Александр Александрович, становиться детоубийцей.

— Что? — неожиданно драматически вырвалось у Шафрова, — Детоубийца? Я — детоубийца?

Это страшное слово повисло в воздухе моментально притихшей квартиры. Гримаса ужаса исказила бледное лицо Шафрова и он, весь напряженный, будто ступивший на грань безумия, затравленным взглядом метался по застывшим лицам жены, Старцева, Новосельцева, словно искал у них подтверждения или опровержения мысли, навязанной генералом.

— Детоубийца! — прошептал он.

— Если вы пожелаете, то я обещаю организовать вам встречу с Мариной Александровной — выделил Шафров четкие слова Старцева в шуме и звоне, до адской боли распиравшими черепную коробку.

— Каким образом? — простонал он, — Она же в гестапо, в тюрьме.

— У меня есть связи, — поторопился уверить Старцев.

Шафрову показалось, что где-то рядом ударила ослепительная молния и в его мятущемся сознании высветлила незамутненную драматическими переживаниями частицу рассудка, которая в одно мгновение поставила все на свое место. «У Старцева связи в гестапо? — пронеслось в его голове, — Он прошел ко мне по заданию гестапо?» Пронзительным взглядом уставился он на генерала и со злой иронией спросил: