Павел Яковенко - Герои и предатели

— Продолжайте, — сказал он обессилено. — Что было дальше?

— Дальше?… Да, дальше. Дальше была зима. И этой зимой ко мне пришла милиция. С обыском. Что они искали, я так и не понял. Но мне рассказали, чем занимались мои дети. Я узнал то, чего мне не хотелось бы узнавать.

Старик вздохнул. Слова давались ему тяжело:

— Мой сын торговал своей собственной сестрой. Дорого брал. Они оба получили неплохое гуманитарное образование. Они знали языки. Поэтому Аня, как они все говорили, «работала» по иностранцам. Она была красивой — моя девочка. Она пользовалась спросом, а мой сын договаривался с бандитами, чтобы им позволяли «работать». И они неплохо зарабатывали. А я… А я жил на их деньги. А потом их взяли. И я остался совсем один. Вот тут я понял, как может быть страшно жить в собственной квартире. Здесь начали бродить привидения. Или, скорее всего, я просто начал сходить с ума. Куда мне было пойти? Я нашел только одно место, где можно было находиться спокойно. Это церковь. Я начал ходить церковь! Какая ирония судьбы! Я всю жизнь преподавал научный коммунизм, а потом стал ходить в церковь! И мне показалось там хорошо. И я стал верить!

Бывший преподаватель странно засмеялся.

— Как говорил один из соратников фюрера, самый лучший нацист получается из бывшего коммуниста. Ведь только они умеют по-настоящему верить.

— Кто-то из них же сказал, что католик не сможет никогда стать настоящим нацистом — ведь у него уже есть один фюрер, — сказал Юра.

Он где-то слышал что-то подобное, и не удержался, вставил свои «пять копеек» в чужой монолог.

Старик слегка запнулся:

— Вы совсем не так просты, как показалось мне вначале? Откуда такие познания?

— Я же еще и книги читал, — с легким раздражением ответил Юра. — Не только по полигонам бегал.

Собеседник немного помолчал, потом возобновил монолог с прерванного места. Хотя замечание он учел.

— Вы правы. Мы, бывшие коммунисты, умеем верить. Я, например, в коммунизм верил. Потом он исчез — испарился как дым. И в церкви я нашел ответы на те вопросы, на которые научный коммунизм мне их не давал.

— Ну, например?

Внезапно Попов ощутил, что глаза старика блеснули. До этого они были тусклые, вялые… «Отупевшие» были глаза. Но внезапно они вспыхнули таким огнем, что это было заметно даже в полумраке зиндана.

— Например? Например, я понял, что только вера в Бога делает человека по-настоящему свободным и лишает смерть того ужаса, который она несет для атеиста.

— Это как? — С этого момента лейтенант слушал очень внимательно, не пропуская ни слова. Тема была для него настолько острой, что почти каждое слово, произнесенное бывшим преподавателем, словно впивалось в мозг.

— Ну, вот, представьте. Вы рождаетесь, живете, учитесь, работаете, стремитесь к чему-то… А потом — смерть! И все — абсолютная пустота. Причем бесконечная. Бесконечное небытие. Разум человеческий не в состоянии вообразить две вещи — бесконечность и вечность. Весь опыт нашего разума восстает против этого. Ну, сами представьте — вы умерли, и вас больше не будет нигде и никогда. Вечно.

Юра представил. Он даже очень хорошо представил. И липкий пот страха снова потек по спине. Потому что сейчас, как он чувствовал, лично для него обсуждается не некий абстрактный отдаленный проект, а самая что ни на есть насущная «повестка дня».

— Это как сон. Как вечный сон. Уснул — и в темноту.

— Когда вы засыпаете, то точно знаете, или, на крайний случай, надеетесь, что проснетесь. А вот если бы вы абсолютно точно знали, что засыпаете навечно? Как бы вы себя тогда чувствовали?

— Ужасно чувствовал бы, — признался Юра. — Но что делать-то? Все мы смертны.

— Вот именно. Все. Для чего тогда жить? В чем смысл жизни? Для чего строить планы на будущее, если воспользоваться ими вы даже не сможете? К чему стремиться, если все равно абсолютно все пойдет прахом?

— Ну, так в детях, внуках человек сохраняется, — вспомнил Попов аргумент из курса философии, которую ему успели преподать ранее.

— Ага, оно самое, — неожиданно грубо хмыкнул собеседник. — Старый добрый аргумент, выработанный из-за абсолютного бессилия перед проблемой. Полная чушь!.. Сколько длится жизнь человеческая? Ну, так, в среднем?

— Где-то лет семьдесят.

— Вот! Ну, плюс дети. Они будут помнить вас еще лет двадцать — тридцать после вашей смерти. Пока сами не умрут. Хорошо — еще внуки. Если немного повезет, то еще и правнуки. То, что вас будут помнить праправнуки — шансов на это практически ноль. Итого, при самом лучшем раскладе — это будет лет семьдесят или восемьдесят. Потом все. Если вы не совершите лично нечто такое, что вас будут помнить в веках, то после этого срока о вас на земле не останется даже памяти. Да и не все ли равно — останется она или нет? Вам-то это будет уже неизвестно. Никогда… Да и к примеру, если у вас просто нет детей? Тогда как? Оставить добрую память о себе у людей? Есть еще такое предложение… Но для этого нужно очень и очень постараться. Такое все равно единицам удается… Да и нужно копнуть глубже. Все, на чем базируются выводы нашего учебника философии для вузов, опираются на человеческую память. И при этом все прекрасно понимают, что и человечество обречено на смерть! Причем на всеобщую смерть! Разве это не смешно?