Андрей Семёнов - Пятая рота

В Ашхабаде летом жарко. Обычная форма для курсанта днем — форма номер два, если, разумеется, рота не идет в столовую. Вот эту-то форму номер два, с голым торсом, я и решил взять себе в союзники. Петлицы с эмблемами оставались на хэбэшке, сложенной в классе, и определить из какой именно я учебки не представлялось возможным: в городке десять тысяч курсантов и все лысые, все в одинаковой форме. Я с голым торсом заходил в туалет, вставал к очку, делая вид, что оправляюсь и как паук ждал свою жертву. Вскоре появлялся какой-нибудь чурбан, обожравшийся перловки. Он присаживался на корточки возле соседнего очка, я дожидался, пока он закряхтит, после этого, клал свою ладонь ему на голову, двумя пальцами зажимал панаму и изо всех сил толкал его в очко. Растяпа, естественно, проваливался туда всей задницей и я не спеша уходил с чужой панамой на голове. Торопиться мне было некуда: пока потерпевший выкарабкается из очка, пока вымоет задницу от того, в чем она оказалась — много воды утечет.

Зато — панама при мне, а меня — ищи ветра в поле!

С ремнями и флягами дело было еще проще:

На спортгородке, как правило, занимался не один какой-то взвод, а взводов восемь из разных учебок. Хэбэшки взвода были уложены на скамейку, на которой оставался сидеть один курсант, зорко стерегущий форму своих товарищей. Я подходил к этому курсанту и просил прикурить. Хэбэшки с петлицами на мне, естественно, не было. Ну а кто откажет дать прикурить? Могут отказать дать закурить, но спичек — жалко ли? Прикуривая, я задавал вопрос, который при встрече всегда задают друг другу солдаты, не знакомые между собой: «откуда родом?». Дальше следовал примерно такой разговор:

— Из Липецка, — отвечал мне охранник.

— Ух ты! Ну ни фига себе! — как можно искренней радовался я, — а я ведь тоже из Липецка. Земляки, значит!

— Правда? — охранник не верил своему счастью, — а ты с самого Липецка или с области?

В Липецкой области я не знал ни одного населенного пункта, кроме Липецка, так как никогда в тех краях не был и где она находится, представлял весьма приблизительно: где-то там… западней Мордовии… точно — не за Уралом.

— С самого! — радостно кивал я.

— И я с самого! — еще радостней подхватывал мой новый «земляк», — а ты в какой школе учился?

— В третьей, — наобум говорил я, полагая, что в городе Липецке наверняка больше двух школ.

— А на какой улице жил? — продолжал меня пытать «земляк».

— На Советской.

Советская улица есть в любом советской городе. Тут мой расчет был верный. Дальше шел разговор, воспоминания про «общих знакомых», про дискотеки. Мое дело было только сочувственно кивать и поддакивать — «земеля» сам все расскажет. Увлекшись беседой, мой «земляк» не замечал, что я уже сижу рядом с ним и как бы в рассеянности кручу в руках пряжку чужого ремня, как бы невзначай опоясываюсь им и застегиваю его на себе. Чтобы отвести глаза я сообщаю, что в этой учебке жутко воруют и что все время нужно быть на чеку.

— А ты где служишь? — спрашивал облапошенный «земляк», когда я, прощаясь, подаю ему руку.

— В зенитчиках, — отвечал я, показывая на казарму саперов, — заходи вечером, чайку попьем. Мне матушка посылку прислала.

И вот на мне уже чужой ремень и фляжка, от которой через минуту я оторву бирку с фамилией прежнего владельца и моя добыча будет спрятана в недрах учебного класса пятого взвода второй роты учебного батальона связи.

Нет, нисколько меня не мучила совесть за тот ночной налет на продсклад!

Я — солдат, следовательно — себе не принадлежу. Я не могу пойди туда, куда мне хочется и тем более, не могу делать то, что мне нравится. Я ограничен во всем: в деньгах, в свободном времени, в возможности выбора себе друзей, в передвижении. Мне даже нельзя самому выбирать в чем мне ходить по полку: в трико или в махровом халате. Не спрашивая моего мнения мне и миллионам мне подобных Министерство Обороны определило: хэбэ. С утра до ночи — хэбэ. Все два года — хэбэ установленного образца: зимой с пятью пуговицами и крючком на воротнике, летом — с четырьмя пуговицами и отложным воротником. Вот скину хэбэшку, одену гражданское, встану на учет в военкомате — вот тогда я и начну отвечать за свои поступки «по всей строгости советских законов». А пока я буду прислушиваться к солдатской мудрости: «солдат должен иметь наглую морду, крепкий желудок и ни капли совести». Пока я в форме — я буду жить по армейским законам, а не по общечеловеческим. И пусть за меня отвечают мои командиры.