Владислав Шурыгин - Русский капитан

Я не помню, как добралась до позиций где сидели ваши. Помню только командира ихнего молоденького. Я ему рассказала, что знаю где здесь рядом у чеченов большой склад с оружием и где они пленных держат. Он сразу поверил. Я сказала, что провожу, но он разрешил мне идти с ними только до начала улицы, где их ждали. Там он отправил меня домой. Сказал, что мне нельзя рисковать…

Я бросилась к Асламбеку. По дороге услышала стрельбу со Спокойной…

Пришла к их штабу. Привели меня к Асламбеку. Тот сидел довольный. По рации, которая стояла на столе, ему всё время докладывали о том, как бьют русских. Я начала просить за сына, но он только отмахнулся, мол, не до того. Потом, когда всё закончится…

Только под вечер бой закончился. Вернулись боевики. Принесли много оружия и документы убитых. Их высыпали перед ним на столе. Он начал их смотреть. А одна солдатская книжка словно сама ко мне под самые руки вспорхнула… — тут голос Монетки опять задрожал, но она силой сжала кулаки и, справившись с подкатившим к горлу комом, продолжила. — Я взяла книжечку. Открыла. И всё перед глазами закружилось. Думала прямо там в обморок упаду. На фотографии-то Игорёк мой. В матросской форме. Пытаюсь прочесть. Не могу — буквы прыгают, слова не складываются… — по щекам Монетки густо побежали слёзы, но она словно бы и не замечала их:

— Как я удержалась тогда — не знаю. Знала только, что должна молчать. Что если скажу хоть слово, выдам себя — точно убьют Юрочку. Чечены пощады не знают. Они не простят, что его брат против них воевал. Даже если погиб всё равно не простят. Одна мысль билась в голове — хоть Юрочку спасти…

Сколько сидела — не помню. Всё вокруг как в тумане. Перед глазами кружится. В ушах шум. Наконец собралась силами, говорю: «Асламбек, я своё дело сделала. Сдержи и ты своё слово — верни сына!» Он посмотрел на меня, потом встал из-за стола, говорит: «Хорошо! Пойдём!» Вывел меня во двор ихнего штаба. Прошли в угол двора, там вход в бывшее школьное бомбоубежище. Я ещё школьницей была, нас учили там от атомной бомбы прятаться. Подвёл к нему. Дверь стальную открыл — иди, говорит, ищи! Я ещё удивилась, почему никто тюрьму не охраняет. Зашла. Прошла в убежище. Видно там у них помещение для допросов было. Лампочка одна под потолком горит. Тусклая. Почти ничего не видно. И дух тяжёлый такой. Столы стоят. Тряпки всякие. К стенам какие-то цепи приварены. И пусто. Никого. Я звать начала. Никто не отзывается. Потом вспомнила, что там ещё несколько помещений было. Умывальник, медпункт. Пошла по коридору. И за первой же дверью я Юру и нашла. Их пятеро в камере было. Четверо взрослых мужиков и он. Он с самого края лежал. Я его по свитеру красному узнала. Сразу поняла — мёртвый он. Как вытащила его из этого убежища — не помню. Помню, что только всё старалась осторожнее по лестнице тащить, что бы ноги не сильно по ступенькам бились. Окоченел он уже давно. А на свету вижу — и пятнами серыми пошёл. Давно убили они его. Наверное, ещё в первую ночь. Застрелили в голову…

Склонилась над ним. Глажу по лицу. А сволочь эта рыжебородая рядом стоит. Я ему говорю: «Как же так? Ты же обещал. Слово мужское мне давал?» А он мне в ответ так спокойненько: «С вами, русскими, никакие слова не действуют. Вы все собаки! И с вами как собаками надо обращаться…»

Бросилась я на него. Одного хотела — до глотки его добраться. Зубами вцепиться, порвать и сдохнуть там же. Да он, гад, видно почувствовал это. Или специально меня доводил. Отскочил в сторону и сапогом меня. А ту ещё чечены подскочили.

Сколько они меня били — не помню — сознание я потеряла. А пришла в себя — Ваха надо мной стоит. Он своих боевиков разогнал. Наорал на них. Дождался пока я на ноги встану. Посмотрел на меня и говорит: «Жаль я тебя вчера не пристрелил! Не мучалась бы так сегодня».

А я зуб выбитый выплюнула ему под ноги и говорю — «Ну так пристрели, гад, если ты такой добрый! Сделай милость. Мне теперь всё равно…»

Он покривился. Расстегнул кобуру на поясе, но потом опять застегнул.

«Живи! — говорит. — Ты свою жизнь у нас выкупила. Уматывай отсюда. Завтра приходи. Нас здесь уже не будет. Сына похоронишь. Держи вот, на похороны!» — и сунул мне за шиворот деньги…

Потом взял меня за воротник, дотащил до ворот и вытолкнул на улицу.

«Уходи! А то сына некому хоронить будет…»

Монетка рукавом пальто утёрла слёзы.

…Вот так я сыночков своих и потеряла! — Уже буднично, почти спокойно закончила она. — Всех предала. Расстреляйте меня!