Валерий Андреев - Экзамен на зрелость

— Включить локатор! — с трудом подаёт он команду.

Ицуп, его матрос, протискивается в рубку и замирает у светящегося экрана.

— Ну что? — торопит его Такахаси. Словно издалека доносится голос Ицупа:

— Справа по борту в двух милях шхуна.

— Может быть, русский «охотник»? — вздрагивает Такахаси.

— Нет, сэндо, в русских водах японская шхуна.

На малом ходу «Юсе-мару» подходит к крабовому полю. Проясняется горизонт, и отчётливо вырисовывается корпус шхуны, белой как снег.

Судзуки!

Такахаси прибавляет скорость и идёт прямо к белой шхуне. Такахаси готов уже выскочить на палубу и помахать приятелю рукой, но что-то настораживает его. Почему так засуетились на шхуне? Неужели не узнают? Судзуки хорошо знакома «Юсе-мару» и её хозяин. Не раз встречались в Немуро.

Бывало, в номии он подсаживался к Такахаси, и за стаканом саке велась оживлённая беседа. «Счастливчик», как звали рыбаки Судзуки, мог развеселить любого неудачника, часами рассказывая о забавных морских приключениях и никогда не пропуская случая похвастать тем, как ловко проводит он русских…

«Нет, неспроста вся эта суета», — думает Такахаси, глядя на шхуну.

Тем временем матросы с «Такетоми-мару» что-то поспешно уносили с палубы. Вдруг мелькнула и исчезла в трюме вешка с красно-белым флажком.

И тут Такахаси понял:

«Так вот почему ты привозишь столько крабов, подлый и лицемерный Счастливчик! Завтра же об этом узнают все».

«Юсе-мару» вплотную подошла к борту белой красавицы. Тотчас на палубе появился улыбающийся Судзуки.

— О, Такахаси! Охайо!

Такахаси машинально бормочет в ответ «конни-цива», а глаза его шарят по палубе. Но теперь там. кроме мелкой рыбёшки да обрывков сетей, ничего нет. Взгляд Такахаси останавливается на Судзуки.

С минуту друг на друга напряжённо глядят две пары карих глаз: одни весело и хитро, другие с ненавистью.

— Ты брал рыбу из моих сетей! Ты рвал мои сети!

Такахаси подскочил к самому борту, но Судзуки ловко увернулся.

— Инумэ [2] Собака. , — прорычал Такахаси.

Матросы выскочили на палубу, но Судзуки жестом приказал им убраться. Повернувшись к Такахаси и изобразив на лице крайнее недоумение, он залепетал:

— Что? Я?

Но чей-то голос с кормы перебил его:

— Русский «охотник»!

Судзуки мгновенно исчез в рубке, на ходу выкрикивая слова команды. Забегали матросы, затараторил двигатель на «Такетоми-мару».

Перед Такахаси вырос моторист.

— Сэндо, аккумуляторы сели, запустить двигатель можно только с ходу.

Взгляд Такахаси растерянно скользнул по неподвижной шхуне. На баке стоял Ицуп с буксирным тросом в руках. «Такетоми-мару», выбросив из-под борта облачко дыма, рванулась вперёд и заскользила мимо «Юсе-мару». Глаза Такахаси и Ицупа встретились, матрос без слов понял хозяина. Трос, описав в воздухе дугу, обвил кнехты. «Юсе-мару» медленно поползла вслед за белой шхуной. Та заметно сбавила ход. Тотчас же на корме показался Судзуки и матрос с топором в руках. Судзуки что-то кричал, показывая на трос. Матрос растерянно топтался на месте, боясь поднять на Такахаси глаза. Тогда Судзуки вырвал у него из рук топор и одним взмахом перерубил трос.

…Осмотровая группа закончила свою работу, и мы вернулись к себе на борт. Сгущались сумерки. Катер вёл на буксире «Юсе-мару». Параллельно нашему курсу по кромке нейтральных вод нас сопровождала «Такетоми-мару». Не знаю, покрасоваться ли решил Счастливчик, подразнить ли нас или же просто проследить наш путь.

Глядя на шхуну, матросы не находили себе места. А боцман, проходя по палубе, погрозил кулаком и пробурчал:

— Ну подожди, придёт и твой черёд.

Идёт дождь. Вторые сутки нудно барабанит по плащ-накидке, сечёт лицо. Земля не принимает больше ни капли, и тропка, по которой пробирается поисковая группа, давно уже превратилась в бурлящий ручей. Бамбук под тяжестью влаги поник и нахохлился. Пепельно-серое небо повисло над самой головой.

Противно хлюпает в сапогах вода, намокшая одежда прилипла к телу и мешает двигаться. Мы должны засветло добраться до лагунных озёр, иначе нарушители могут вырваться.

Пробираясь в этой мокрети, я с раздражением думаю: «Какой же ты командир! Не мог разобраться в солдате, с которым служишь уже полгода!»

Без колебаний причислил я Стёпина к разряду несобранных, нерасторопных. Его неряшливый вид и угловатая фигура раздражали меня, ни разу не прошёл я мимо Стёпина без замечания. Когда я отчитывал его за что-нибудь, он опускал глаза, краснел и молчал. В соревнованиях Стёпин не участвовал, танцевать и петь не умел. Любовь к книгам, пожалуй, единственное, что нравилось мне в Стёпине.