Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

Но не суждено было мне стать знаменитым фотографом в Германии. Причин к тому было несколько. Мой друг Станислав давно уже уехал в Англию работать на шахте. Бывший мой командир, Феофанов, как-то узнал мой адрес и объявился одним днём в доме родителей жены. После того как ознакомился с моими условиями жизни, им было мне предложено… фотографировать и печатать порнографические сюжеты для продажи солдатам Красной Армии в Берлине (это, якобы, было нужно для установки контактов с целью шпионажа). Другой «случайный» знакомый начал просить у меня дать ему список всех членов «Союза Андреевского Флага» и других знакомых, бывших в Армии Власова — за хорошее вознаграждение, разумеется! Запахло «жареным»!

Всё это так сгущало обстоятельства, уже обострённые охлаждением «дружбы» между Советами и Америкой, что мне стало ясно — надо уезжать из Германии!

Об этом я часто говорил с женой и объяснял ей, что жить с немцами мне не по нраву. Последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, был случай во время снимков на танцах, приносивших мне хороший заработок.

Подвыпивший верзила-немец подзывал меня сфотографировать его стол и сидевших за ним его друзей. Выполняя заказы предыдущих клиентов, танцевавших вблизи, я задержался.

Пинок в левое бедро чуть не свалил меня с ног. Обернувшись, я увидел перед собой нахальную харю немца, избалованного привычкой командовать. Забыв себя от гнева, я ударил его в челюсть своим «блицем» — лампой магниевой вспышки. Этот «блиц» я сконструировал сам, купить такое было невозможно. Он был сделан из куска тяжёлого углового железа и весил около двух килограммов. Ударивший меня лежал ничком с окровавленным лицом, и только вмешательство нескольких знакомых мне американцев с базы, бывших на этих танцах, спасло меня от расправы его приятелей.

Придя домой, я сказал жене, что мы уезжаем, куда глаза глядят. Посмотрев на меня ласковым взглядом, она, без лишних вопросов, сказала просто: «Я согласна».

Возможностей было хоть отбавляй! Англия, Австралия, Аргентина, Бельгия, Бразилия, Франция и Канада — все они нуждались в рабочей силе. Вопросами трудовой эмиграции занималась UNRRA — Администрация Объединённых Наций по вопросам помощи и восстановления. Надо было пройти медосмотр (никто не хотел набирать туберкулёзников или больных венерическими болезнями), проверку национального статуса (хотя на это теперь уже смотрели сквозь пальцы) и регистрацию по профессии.

Я уговорил жену ехать в Канаду — просторы, снега, леса!.. Фальшивые документы были оформлены друзьями-поляками. Будучи молодыми и здоровыми, мы спокойно ждали ответа на нашу анкету, поданную в местное бюро UNRRA.

Пришло приглашение на собеседование, пришло даже чересчур быстро.

Дело в том, что я посещал вечерние курсы университетского уровня и надеялся получить диплом инженера-строителя, с которым, казалось, моя жизнь будет обеспечена. Эти курсы, преподавателями которых были изголодавшиеся, но очень умные немцы (дооккупационная профессура, педагоги институтов, разрушенных бомбёжкой, академики и мастера архитектуры), были созданы как частное предприятие группой людей, не сдававшихся перед голодом, холодом и нищетой, господствующими тогда в послевоенной Германии. Нужно сказать, что и большинство студентов (человек тридцать) были тоже такими же. Мы не только учились, а и подкармливали наших учителей, кто чем мог. В наши сумки с тетрадями мы упаковывали всё, что могли достать или на черном рынке или просто «организовать» у американцев. При входе в классное помещение стоял ящик из фанеры, в который мы «разгружали» наши сумки. Колбаса, изготовленная под страхом штрафа знакомым фермером, свежий хлеб, сигареты, шоколадки и пончики, сахар и кофе, мыло или просто связка американских оккупационных купюр — всё это делилось между собой самими педагогами, и никто из них не знал, от кого пришла эта помощь. Кроме кофе! Это было зимой. Холодно и темно. Через КПП выезжает знакомый «Цундап» (тогда он у меня ещё был). На машине сидит знакомый парень из кухни при столовой. Ну, чего там проверять… Вахтёр машет рукой, и я, одетый в огромную шубу из овечьей шкуры, с воротником, как труба, просто задыхаюсь от кофейного аромата, исходящего из того же (бывшего) пуленепробиваемого жилета, с помощью которой мой друг Эрнст заплатил за мой мотоцикл. Сидя за партой в классе, я продолжал издавать этот дурманящий аромат, от которого у немцев кружилась голова. Все знали — если кофе, то это я постарался. Но, должен сказать, никто не предложил мне диплом досрочно в обмен на эту роскошь. Жаль! Пригодился бы!