Георгий Свиридов - Стоять до последнего

Батя, комиссар и начальник штаба промолчали, и это было красноречивее слов. Миклашевский понял, что те знают о том, что бои уже идут где-то неподалеку от Пскова.

— Через несколько дней германские войска будут здесь, — высокомерно заявил Ганс, окидывая всех покровительственным взглядом. — Если желаете сохранить себе жизнь и хорошее отношение оккупационных властей, то я могу дать добрый совет…

Немцев после допроса отвели на гауптвахту, по одному заперли в камеры, и у дверей поставили караул.

Днем лейтенант Харченко вызвал Миклашевского к себе.

— Корректировать огонь батареи сможешь?

— Если потребуется, и огонь вести смогу, — ответил Игорь, не понимая, к чему клонит взводный. — Всему научиться можно, было бы желание.

Лейтенант Харченко подошел почти вплотную к Игорю и тихо сказал:

— Меня только что назначили командиром взвода управления. Дали право взять одного лейтенанта разведчиком. Пойдешь?

Игорь согласился, не задумываясь.

Старший лейтенант Черкасов был назначен командиром танкового батальона. Старшина Григорий Кульга стал командиром боевой машины. Механиком-водителем в его экипаж попал бывший тракторист Клим Тимофеев. Еще в экипаж Кульги добавили башенного стрелка Данилу Новгородкина и радиста Виктора Скакунова, невысокого худенького парня с круглым девичьим лицом, студента второго курса Ленинградского университета, который в двадцать два года все еще выглядел мальчишкой. Характер у него был мягкий, покладистый. «Не танкист — барышня в штанах», — сказал о нем механик-водитель.

Башенный стрелок Данило Новгородкин, разбитной и веселый малый с квадратным загорелым лицом, заядлый футболист, служивший второй год срочную службу, пришел в экипаж с потертой мандолиной. «Командир, воевать будем с музыкой! — сказал он и выразительно похлопал ладонью по прицельному приспособлению. — Запомнят немецкие фрайеры нашу самодеятельность!»

…Они ехали в сторону Пскова. Вдоль железнодорожной насыпи навстречу им тянулись подводы с домашним скарбом, шли толпами старики, старухи, женщины, дети… И этой веренице, казалось, не будет конца.

Перед самым Псковом эшелон повернули на станцию Карамышево, где перед самым рассветом бригада спешно выгрузилась. Кругом виднелись следы бомбежки. Здание вокзала сиротливо стояло без крыши и черными глазницами выбитых окон смотрело на разрушенные пути, разбитые товарные вагоны, чадящие паровозы… На месте складских помещений лежали кучи кирпича и мусора, из них торчали обугленные балки, доски, то там, то здесь зияли чернотой большие воронки. Танкисты притихли.

— Да, был концертик, — вздохнул Новгородкин. — Ничего не скажешь, профессиональный уровень.

Григорий хмуро смотрел вокруг и тихо наливался непонятной самому себе злостью к тем неведомым людям-разрушителям, хотя отродясь не испытывал ни к кому ненависти, ибо как и все сильные люди он был всегда добр и великодушен. Но вид разбомбленной станции, следы пожаров произвели на Кульгу тягостное впечатление.

Едва бригада выгрузилась и прибыла своим ходом к берегу реки Черехи, старшину вызвали к полковнику. Он видел комбрига впервые, но орден Боевого Красного Знамени на гимнастерке командира внушал уважение, хотя на первый взгляд в полковнике ничего боевого не отмечалось: невысокого роста, щуплый, голос тихий, без металла.

Разговор был короткий. Получив боекомплект, заправившись горючим, танк Григория Кульги двинулся в разведку.

Позади осталась большая деревня Осиновичи. Потом ехали по лесной дороге мимо широкого болота, поросшего осокой, проскочили село Назимово, притихшее и настороженное, с пустынными улицами, в домах закрыты ставни, занавешены окна, словно такие предосторожности могли спасти хозяев от надвигающейся беды. Из Назимова танкисты решили по проселочной дороге выбраться прямиком к Красным Прудам, а уж оттуда свернуть сперва на Дуловку, разведать шоссе, что вдет от города Остров на Псков, на Ленинград. Полковник предупредил Кульгу, что вчера вечером немцы прорвали оборону и овладели городом Островом и наверняка движутся в сторону Пскова, но где именно находится противник, штаб не знал.

Дорога бежала навстречу, стелилась под тяжелые траки гусениц. Солнце стояло высоко и, казалось, соревновалось с мотором, кто из них погорячее нагреет боевую машину. Встречный ветерок, как полотенце, насухо вытирал шершавое загорелое лицо, шею, сушил губы.