Георгий Свиридов - Стоять до последнего

— За нашу победу!

Звонко чокнулись. Выпили. Говорили шумно, громко. Зомберг вынул карманные часы, открыл крышку, изучающе смотрел на циферблат, словно стрелки могли ему подсказать что-то важное и главное, потом встал:

— Пора.

Они торопливо покинули ресторан. Выйдя из ворот парка, каждый невольно оглянулся, как бы прощаясь, грустно скользнул взглядом по красочной афише, на которой были изображены боксеры в ближнем бою.

Перед автобусом Кульга вдруг повернулся и поспешил к воротам. Подойдя к фанерному щиту, он вынул перочинный ножик и осторожно снял афишу.

— Товарищ военный, что вы делаете? — крикнула контролерша. — Нельзя брать!

— На память, — ответил Григорий, сворачивая плотный грубый лист бумаги. — Теперь это уже история.

Добравшись до Луги, Игорь Миклашевский на привокзальной площади встретил попутную машину из авиачасти. В кузове уже расположились несколько красноармейцев, механик и двое летчиков. Миклашевского узнали, к нему потянулись руки:

— Давай, боксер, скорее!

Игорь подал свой чемодан и забрался в кузов. Круглолицый с пушистыми бровями механик ладонью постучал по кабине:

— Трогай!

В кузове лежали два больших ящика и мешки. Миклашевский устроился на плотном брезентовом мешке рядом с летчиком. Игорь обратил внимание на шрам возле левого глаза и орден Красной Звезды на груди. Полуторка помчалась по брусчатой мостовой, мимо прокопченных корпусов тигельного завода, из труб которого в небо шел густой черный дым. Летчик, доставая папиросу из деревянного портсигара, предложил Миклашевскому:

— Закуривай, лейтенант.

— Спасибо, не курю, — ответил Игорь. — Берегу легкие.

— Предрассудки, — сказал летчик, чиркая зажигалкой. — Никто толком не знает, что полезно, а что вредно. — Он раскурил папиросу. — И мы не знаем, что ждет нас впереди, даже на один день вперед не знаем. Представляешь, позавчера меня провожали в отпуск, гуляли в ресторане на станции, а я только и успел добраться до Ленинграда, как началось… Ну, кинулся к военному коменданту, отметил документы — и назад.

Игорь слушал летчика со шрамом под левым глазом и невольно соглашался с ним, и еще думал о том, что Лизавета теперь к нему не приедет, ее просто не отпустят с работы. Думал он спокойно и рассудительно, как будто смотрел на свою военную жизнь со стороны. Волнения и переживания поутихли, приглохли, хотя все же было чертовски обидно, что война спутала все планы. А так хотелось выступить на чемпионате страны, на личном первенстве! Впрочем, слово «хотелось» он мысленно произносил лишь в прошедшем времени. Бокс тоже отодвинулся куда-то назад, в голубую дымку, в близкие довоенные дни, за ту невидимую резкую черту, которая властно перечеркнула, провела границу в жизни страны, в его жизни, четко отделив прошлое от настоящего, тревожного и неясного. Миклашевский расстегнул ворот гимнастерки, встречный ветерок трепал его волосы, освежал лицо…

А день выдался солнечный, по-летнему теплый. Позади оставались деревянные дома Луги. Машина свернула с большака на проселочную дорогу, которая легла потертым желтым армейским ремнем на ржаное иоле и уходила в жидкий березняк, а за ним проглядывались огромные высокие ели.

Миклашевский, прижимая коленкой подпрыгивающий чемодан, держался правой рукой за борт кузова. Грузовик трясся и подпрыгивал на ухабах, колдобинах разбитой пыльной дороги, натужно гудел мотором.

— Ночью той мы дежурство несли, — видимо, не впервой рассказывал механик с пушистыми бровями о налете фашистов. — В землянке сидели, значит, мы, механики, летчики дежурного звена, и на нарах спал политрук. Мы болтали о том о сем. И тут вдруг слышим на рассвете отдаленный гул моторов. Летят, значит. Но кто летит, мы еще не знаем. А гул идет натужный, тяжелый. Мы, механики, народ дотошный, привыкли по звуку мотора многое определять. Нам, значит, сразу и понятно, что ненашенские самолеты, что не один и не эскадрилья — поболее. Пожимаем плечами в недоумении. А тут телефон захрипел. Звонят из штаба дивизии. Лейтенант Свешников схватил трубку. Слышимость была плохая. Он все переспрашивал. Политрук проснулся, не понимая, что происходит, не разобравшись, значит, возбужденно и радостно закричал: «МиГи прилетели! МиГи, понимаешь! Потому и звонят нам». А лейтенант Свешников все старался понять, что говорят из штаба, наконец вник и повесил трубку. А самолеты уже почти над самым аэродромом. Свешников, полураздетый, в нижней рубахе, хватает оружие свое и кричит: «Боевая тревога! Включай сирену!» Политрук хотел было возражать, но Свешников потянул его к выходу, показывая на блеклое небо: «Там не МиГи! Понятно?»