Хануш Бургер - «1212» передает

— Через несколько дней мы увидимся в Вердене, — заметил я.

По асфальтированному шоссе, изуродованному воронками от снарядов, тянулся бесконечный поток беженцев. Шоссе было настолько разбито, что крестьянские повозки иногда застревали по самую ось. По обочинам дороги валялись полусгоревшие ржавые немецкие и американские машины и орудия. Черные провода американских полевых линий болтались на покосившихся столбах.

Мы сидели на сожженном «шермане».

— Весь наш престиж летит к черту! — бросил Сильвио.

Он вытащил из бумажника фотографию тучного мужчины в форме вермахта. На груди — множество орденов, а медалей.

— Что тебе известно об этом обер-лейтенанте? — спросил Сильвио. — Это фото он забыл в томике Верлена. Да, у дядюшки Вальтера был животик, но вкус у него тоже был. Знает ли Шонесси вообще, кто такой Поль Верлен?

— Это абсолютно не имеет никакого значения. По-моему, он может быть полностью безграмотным! Главное, что Шонесси служит нашему делу!

Сильвио сполз с танка на грязное шоссе. Нужно было уже идти.

— Дошли бы твои слова до Бога. «Нашему делу»! Эти слова похожи на фразу из передовой статьи. Ну да ладно, допустим, что у нас одно общее дело. А ты никогда не задумывался над тем, что, возможно, этому самому делу служит не столько Шонесси, сколько сержант Сильвио Бернштейн и Петр Градец, а? И они оба будут сразу же забыты, как только Шонесси и его компания выиграют войну?

Сильвио был настроен на серьезный лад. Предстоящая поездка, полная неизвестности, а возможно, и расставание со мной сделали его еще более замкнутым.

Мы возвращались в город навстречу потоку беженцев. Наступали серые сумерки.

Интересно, в чем заключалось это наше общее дело? Если хорошо подумать, то мое дело не в чем ином, как поскорее увидеть задранные кверху грандиозные силуэты Праги. Ева называла это сентиментальностью. Свои чувства она выражала несколько иначе. «Наша страна как она есть, только без страха, — так сказала она однажды. — Без страха за завтрашний день».

«У каждого человека своя мечта, — думал я. — Сотни тысяч надежд, собранные воедино, — видно, это и есть наше общее дело. Уж не хочет ли Сильвио сказать, что дело Шонесси в этой войне не имеет ничего общего с нашим делом?»

— Только не поддавайся моему настроению, — тихо заметил Сильвио. — Я старый скептик. Меня, собственно говоря, интересует только одно — вернуться после войны на сцену, и хорошо бы — в Магдебург, где я однажды по своей бесталанности, ну да ты знаешь… — И, немного помолчав, добавил: — Возможно, виной всему, что тогда случилось, и был мой пессимизм.

Сильвио редко когда рассказывал о своем прошлом:

— В семнадцать лет я весь был одно нетерпение и готов был драться за любую идею. — Он не смотрел на меня. Возможно, при других обстоятельствах он и не начал бы такого разговора. — Тогда я жил в доме моей тетки. Если нам посчастливится попасть в Висбаден и если, конечно, дом уцелел, мы обязательно остановимся в нем. Это прекрасная вилла с парком. Там бывали люди, которыми я восхищался. В первую очередь — некий Дортен. Тебе что-нибудь говорит это имя?

— Дортен? Дортен? Рейнское сепаратистское движение?

— Точно. Это было вскоре после Первой мировой. Все было разрушено. Кругом одно зло, как тогда говорила моя тетушка. Все зло исходило из Пруссии. Вот тогда-то я впервые увидел людей, и прежде всего Дортена, которые хотели создать независимое государство у Рейна, чтобы пруссаки никогда не смогли больше развязать новую войну. Не смейся, — продолжал Сильвио, — не забывай, что мне было тогда семнадцать. Для меня все хорошее и ужасное в Германии шло с берегов Рейна. Там же была родина Гейне, Маркса, Фрейлиграта, Гервега и других людей, которых обожествлял семнадцатилетний юноша. Дортена я мог слушать часами. Для меня он тоже был богом… — Сильвио горько рассмеялся.

Мы уже были в городе. Стало совсем темно. В семь часов Сильвио вместе с другими должен был уезжать. Мы шли по мокрому печальному парку. Сильвио остановился, чтобы зажечь трубку. Когда он прикуривал, я увидел его неизменную улыбку.

— Ты знаешь, как окончилась эта авантюра с сепаративностью?

— Насколько я помню, все окончилось ничем.

Сильвио засмеялся:

— Окончилось ничем… Это дело финансировали французы! Французские деньги, французские пулеметы, французские тайные агенты…

Ужинали мы в унылой обстановке. Из нашего общества остались только Вальтер Шель, оба оператора, Алессандро Блюм и я.