Олег Сидельников - Пора летних каникул

— Айда, ребята, фашистов ловить.

Неподалеку от нас, подгоняемые легким ветерком, опускались три парашюта.

Летчиков положили рядышком. Они лежали, а вокруг толпились красноармейцы, разглядывавшие врагов с болезненным интересом. Многие, как и я, впервые видели фашистов, да еще мертвых — их подстрелили в воздухе. Старичок генерал, высунувшись из «эмки», о чем-то разговаривал с комиссаром. Очкарик возбужденно размахивал руками. Потом он быстро, почти бегом, направился к нам, легко прошел через толпу и наклонился над летчиками, словно его все еще не оставляла надежда, что кто-нибудь из них жив.

— Спеклись, товарищ комиссар, — послышалось из толпы.

Очкарик поднял голову. Лицо у него было сердитое, а глаза щурились, не то гневались, не то улыбались.

— «Спеклись!»— передразнил комиссар. — Удружили, чертушки. Таких «языков» укокошили! Была ведь команда прекратить огонь. Нет, палят, как оглашенные… Что? Команды не слышали? Так я и поверил.

— Злость взяла. Они-то нас не жалели.

— Ладно уж, — комиссар махнул рукой — что, мол, теперь поделаешь. — Но в другой раз пеняйте на себя, будем взыскивать со всей строгостью…

Комиссар приказал обыскать летчиков и удалился.

Я стоял и смотрел на мертвецов, как завороженный. Передо мной лежали как будто обыкновенные парни, старше меня, Вильки и Глеба года на два: на три, не больше. Один блондин, другой брюнет, третий… этот даже похож на Глеба — русый, широкоплечий. Враг, фашист, представлялся мне кровожадным получеловеком, с клыками, обагренными кровью. Разумом я понимал, что это лишь игра воображения; мне приходилось видеть немцев — специалистов, работавших на наших стройках, — вежливых, чадолюбивых, аккуратно одетых людей. Какие уж там клыки! Но возмущенная душа твердила: «Немцы, приезжавшие к нам на стройки, — это другие немцы. А те, что бомбят госпитали, разрывают бомбами детей, те, которые убили Павку, — это немцы-фашисты, садисты, людоеды!»

Мстительное чувство горячей волной прилило к голове, по спине пробежал озноб.

Звери! Убийцы! Звали вас, да?! Звали?.. За что убили Павку? За что?! Так вот же вам! Не ушли от расплаты!

— Сволочи, — послышался голос Вильки. Он стоял рядом и тоже разглядывал убитых. — Сколько народу погубили!..

Я вздрогнул и посмотрел на Вильку. Глеб потянул меня за рукав.

— Ладно, налюбовались, хорошенького понемножку, — он хмурил брови, и это был верный признак, что он о чем-то напряженно, мучительно размышляет.

Послышалась команда, мы построились. Сводный батальон грузно зашагал навстречу неизвестности.

Жара спала. Батальон втянулся в перелесок и остановился — впереди был передний край: наспех вырытые окопы, упирающиеся слева в тихое озерцо, пулеметные гнезда, три танка (один спрятался за стогом сена, два — на опушке перелеска). Позади окопов притаились в кустах «сорокапятки».

На правом фланге окопы кончались у сжатого поля, покрытого золотистыми шапками скирд. За полем виднелся хутор, а дальше — стена кукурузы, прорезанная в двух-трех местах тропинками.

Нашему батальону повезло, мы заняли уже готовые окопы, а их бывшие хозяева, неразговорчивые тихие люди, ушли к хутору. На прощанье они сообщили, что фрицы ведут себя спокойно. Изредка, правда, бросанёт мины; если кто нахально разгуливает перед окопами — режут пулеметами; случается, что и бомбят. Но в общем жить можно. Самое главное, не прут. Должно быть, выдохлись.

Вилька, услышав новое прозвище фашистов, пришел в восторг.

— Все, крышка гитлеровским воякам! — доказывал он нам, усевшись на дне неглубокого окопа. — Раз они «фрицы»… Все ясно. Теперь фрицам хана. С германом трудно воевать, даже страшновато. Звучит свирепо — герман! С гансами — куда ни шло. Гансы! Уважительно вроде. А с фрицами… Нет, я, кажется, лопну от смеха. Сражаться… с фрицами!

Вилька захохотал, как сумасшедший, отдышался и стал декламировать детским голоском:

— Хитрый Ганс и храбрый Фриц шли охотиться на птиц… Хитрый Ганс и храбрый Фриц… Нет, ребята, честное слово, я сейчас умру.

Просвистела мина, недалеко от нас крякнул взрыв. Еще, еще… Мы осторожно высунулись из окопа — шагах в сорока от нас чернели три маленькие воронки, над ними курился прозрачный дымок. Потом пропели невидимые птички: «фьють-фьють!» Сразу мы и не сообразили, что это пули, так как почему-то не слышали выстрелов. Ударил в отместку «Дегтярев», и это послужило сигналом. Заработала целая дюжина пулеметов, если не больше. Такое впечатление, будто батальон отбивает бешеную атаку. Вилька торопливо установил сошки своего «дегтяря», приложился. Выстрелить ему, однако, не удалось. Налетел Миляга.