Антон Кротков - Последний вираж штрафбата

«Вот все и выяснилось, — сказал себе Нефедов, — наивный чудак! Теперь-то ты знаешь наверняка, что случилось с тем морским разведчиком и какую „блатную“ командировку уготовил тебе дорогой тесть!»

— Надеть гермошлемы! — крикнул командир.

Все быстро перешли на дыхание из индивидуальных кислородных приборов. И сделали это очень вовремя, ибо очередная ракета разорвалась рядом с кабиной, изрешетив ее осколками, что вызвало мгновенную разгерметизацию. Кабину наполнил свист врывающегося в пробоины воздуха. Не будь на летчиках защитного кислородного снаряжения, они бы мгновенно потеряли сознание и погибли на такой высоте.

Тем не менее на борту уже появились раненые и погибший. Осколки пробили пол прямо под ногами майора Кабаненко, и два кусочка раскаленного металла впились в его левое бедро. Управление самолетом тут же взял на себя второй пилот. Одним из осколков был убит бортинженер. Игорь не мог отвести взгляда от его остекленевших глаз на залитом кровью лице.

Рядом с машиной продолжали рваться крылатые снаряды. Многотонный самолет швыряло из стороны в сторону, словно он был сделан из фанеры. Со своего места Нефедов видел, как на приборной доске перед пилотами загорелись красные лампочки, сигнализирующие о пожаре двигателей. Летчики с трудом удерживали в руках сильно трясущиеся ручки-штурвалы, да и весь самолет трясло, словно в лихорадке. Но, несмотря на почти безнадежную ситуацию и ранение одного из них, пилоты не поддались панике. Они продолжали работать — делать все, чтобы спасти машину и экипаж. Страшно бледный от потери крови командир подсказывал второму пилоту, как лучше маневрировать.

— Влево, влево, Серега! Разворачивайся им навстречу. Надо «спрятать» сопла наших движков, тогда можно сорвать тепловое наведение ракет.

Не менее сложно приходилось штурману: все пилотажно-навигационное оборудование вышло из строя. Поэтому ему оставалось воспользоваться старым «дедовским» методом — навигацией по счислению. Но даже и этот метод оказался трудноприменимым из-за того, что осколки перебили приемник воздушного давления, так называемую «трубку Пито», и об истинной скорости самолета оставалось только гадать. Тем не менее штурман постоянно выдавал командиру курс и удаление от нейтральных вод. Оставалась маленькая надежда, что чертовы истребители не станут добивать их в международном воздушном пространстве.

Но второму пилоту все труднее становилось выдерживать курс. Машину сильно трясло. Три из четырех двигателей горели. Тяги же единственного уцелевшего мотора было недостаточно для того, чтобы выбраться из такой передряги. Высота постепенно терялась. Где-то рядом ходили перехватчики. Их пилоты еще наверняка не израсходовали все ракеты и готовились добить русский бомбардировщик.

К тому же по ходу дела постоянно обнаруживались все новые серьезные повреждения. Вывалилась одна стойка шасси, возникли проблемы с рулем направления. Мячиков грустно доложил, что огромным осколком разнесло вдребезги его аппаратуру. К счастью, сам хронический везунчик при этом не получил ни царапины. Но теперь нельзя было сообщить на базу о бедственном положении, в котором находился экипаж. Естественно, по этой причине не приходилось рассчитывать на оперативную эвакуацию в случае катапультирования. Впрочем, из-за специфики сверхсекретной операции вопрос об их спасении в случае возникновения каких-нибудь непредвиденных обстоятельств с самого начала оставался открытым.

Наконец, оценив сложившееся положение, командир принял трудное, но единственно возможное решение:

— Всем покинуть самолет!

Штурман дернул двумя руками за рычаги катапультного кресла. Однако его отстрела не произошло — катапульта не сработала. Пришлось штурману прыгать «вручную» через аварийный люк. Затем улетел оператор РЛС.

— Прыгай, — рычал Кабаненко сидящему рядом товарищу.

— Подожди, подожди, — вещал в ответ второй пилот. — Давай сначала ты, а я пока буду удерживать машину.

Так они и спорили, уговаривая один другого уйти первым, чтобы дать возможность спастись уцелевшим ребятам. Второй пилот не хотел бросать командира. А майор Кабаненко, похоже, не собирался бросать самолет. Это была борьба не столько за дорогостоящее «железо», сколько за собственную честь. Майор заранее предчувствовал ожидающие его на земле бесчисленные разборы, вызовы на ковер к начальству. В таких случаях всегда виноваты летчики, а точнее, персонально командир. Легче было погибнуть, чем жить потом с несмываемым клеймом почти преступника.