Гитлер молча прошелся по кабинету, потом заговорил снова:
— Я знаю, что даже среди высшего командования армии достаточно людей, не верящих в наши планы. И чем человек более старой закалки, тем менее он верит в наши планы. В ближайшее время я соберу молодой командный состав армии и выступлю перед ними с речью, они меня поймут и поддержат. Вспомните, Кейтель, как многие ваши коллеги отнеслись к планам аншлюса. Как к этому относился тот же фон Бек. А теперь они все посрамлены. Да, все. И хотят примазаться к чужой славе. Сейчас повторяется все та же ситуация.
Фюрер еще долго обсуждал общие вопросы сложившейся ситуации.
Через два часа все были отпущены.
Теперь по утрам в Тиргартене на утреннюю верховую прогулку выезжали уже не три, а четыре наездника. К прежним трем присоединился молодой эсэсовский офицер Вальтер Шелленберг. Это утро выдалось по-настоящему летним: теплым и тихим.
— Какое впечатление у вас оставила вчерашняя встреча с фюрером? — спросил Канарис у Гейдриха.
— Ничего особенного, — пожал плечами Гейдрих.
— А вам не кажется, что начинать сейчас большую войну — это безумие?
— Бросьте, Вильгельм, примерно то же самое вы говорили перед аншлюсом и проиграли. Вы даже побоялись вместе с нами сразу же поехать в Вену, а чего-то выжидали. И были за это наказаны: мои ребята первыми добрались до всех документов австрийских спецслужб, а вам остались крохи с барского стола. Но не расстраивайтесь, если что понадобится — обращайтесь к нам, мы поможем.
— Эх, Рейнгард, вы еще не видели войны. Возможно, что я таким же романтиком отправлялся добровольцем на ту войну. Но ее конец меня отрезвил.
— Просто вас приучили к тому, что у вас за спиной нет надежного тыла. Вспомните, как только вы собирались наступать, на военных предприятиях в Германии начинались стачки и забастовки. У вас за спиной был враг — подстрекаемые евреями социал-демократы. Больше такого не будет. Как я вам уже сказал, вы точно так же относились к аншлюсу. И что? Вы приехали в Вену к шапочному разбору. Основные документы венских спецслужб теперь у меня. Надо будет, заходите.
— То была Австрия, но теперь совсем другое дело. На днях Литвинов, выступая в Женеве, сказал, что Россия готова выполнить свои обязательства перед Чехословакией.
— Россия не так страшна: во-первых, она вряд ли будет защищать капиталистическое государство, во-вторых, после того как мы сумели убрать Тухачевского, ее генштаб заметно ослаб.
— Рейнгард, не надо никогда хвастаться своей операцией в отношении Тухачевского. За эту операцию, думаю, у Сталина лежит заготовленный для вас орден. Во всей этой истории вы действовали как марионетка в руках НКВД.
— Вы злопыхательствуете, Вильгельм. Мы просчитывали и такой вариант, прежде чем приступить к операции.
— Может, и просчитывали, только не следили за тем, что делается в России. Сталин громогласно назвал Тухачевского другом врага народа и упоминал о группе шпионов в генеральном штабе задолго до того, как вы приступили к своей хваленой операции. Во-вторых, ваши документы, которые вы подпихнули в НКВД через чехов, на процессе Тухачевского не фигурировали. Сталину нужен был козел отпущения в случае, если чистка генерального штаба не удастся. И на эту роль он выбрал вас.
Гейдрих хотел было что-то ответить, но в это время к нему с другой стороны приблизился третий наездник.
— Зайдите ко мне сегодня, Рейнгард, — сказал Бест. — Я подготовил все, что вы просили. Я прошу вас зайти, потому что там могут возникнуть какие-нибудь неясности, и мы бы вместе с вами их сразу разрешили.
Братислава, 10 июня 1938 года
Штабс-капитан Моравек с тоской смотрел на стоящих перед ним мальчиков. По другому этот контингент он назвать не мог. В соответствии с приказом о частичной мобилизации этих детишек сорвали со студенческой скамьи и назвали солдатами. Но это было только название: для того чтобы из них сделать солдат, надо было время, а именно его-то и не было. Политическая обстановка накалялась с каждым днем. Эти мальчики это чувствовали, и большинство из них, конечно же, мечтало встать на защиту отечества.
Сам штабс-капитан мечтал об армии с детства: еще мальчишкой он читал книжки только те, в которых рассказывалось или об армии или о войне. Любой войне — он с интересом читал и о походах Александра Македонского и мемуары о Франко-прусской войне. Участвовать в Первой мировой ему не довелось: он только в 1918-м, когда на осколках Австро-Венгерской империи образовалась Чехословакия, поступил в кадетский корпус. Но это не имело значения. Он любил армию в любое время: ему нравилась царящая здесь дисциплина, субординация, порядок. И сейчас больше всего на свете ему хотелось хоть капельку такой же любви привить этим соплякам.
Читать дальше