Вадим Кожевников - Это сильнее всего [Рассказы]

— Он сейчас у доктора находится. Я его прямо к нему доставил. Если очнется, вполне сойдет.

Командир сел на нары и, пристально глядя на разведчика, спросил:

— Ну что же мне теперь с вами делать, товарищ Тихонов? Придется вас снова в стрелковую роту отправить.

Лицо Тихонова расплылось в широкую добродушную улыбку. Сделав шаг к командиру, он с воодушевлением заявил:

— Правильное решение будет, товарищ командир. Там я успокоюсь маленько. — И тихо добавил: — И если я какому гаду лишнюю шишку набью, меня за это никто винить не станет. Там развернуться человеку есть где. Потом, если прикажете, снова в разведку вернусь. А сейчас не могу. Не будет у меня аккуратности в работе. Сердце горит… — и Тихонов затеребил у себя на груди ватник, которым он так предусмотрительно сегодня обвертывал приклад винтовки. — Разрешите идти? — спросил Тихонов.

— Идите, — сказал командир и, взяв телефонную трубку, стал вызывать санбат в надежде на то, что «язык», доставленный Тихоновым, еще на что-нибудь сгодится.

1941

Вот взгляните! Теперь можете представить себе полную картину.

Картина была такая: огромная ель; желтый ствол облит длинными светлыми слезами еще не засохшей смолы; дерево иссечено осколками, длинные борозды топорщатся щепой; обтрепанная вершина; на пернатых ветвях висит что-то темное, бесформенное.

Мой собеседник продолжал:

— Вы в сторонку отойдите. Теперь виднее. Вон гнездо Чекарькова. В развилке. Я ведь уже докладывал. Сначала Чекарьков в гнезде сидел и вел наблюдение. Немцы заметили, огонь открыли, но попасть сразу не могли, стали рикошетными бить. Это когда снаряды прямо в воздухе рвутся. Слезть с дерева, конечно, просто. Стесняться немца тут не приходится. Но Чекарьков гордый, у него престиж. Вот он вместо себя на дерево — чучело. Немцы потом еще двое суток били. Всё насквозь изрубили. Другой, конечно, и в этом удовольствие бы получил, только не Чекарьков, у него самолюбие особенное. Он снова на дерево полез, к которому немцы уже привыкли, и глядел оттуда сверху, будто матрос на мачте…

Нет, немцы больше не стреляли. Что они, глупые? На дереве кто? Покойник! Кто же на покойника снаряды тратить будет? Неделю с этого дерева Чекарьков наблюдение вел. Закачивало его, конечно, сильно. Особенно если ветер. На здоровье даже подействовало. Похудел.

Недавно вот тоже Чекарьков комический номер устроил.

Немцы на лето по новому плану минное поле кантовали. Приказано Чекарькову вести наблюдение. Спустя несколько дней немцы начали скапливаться для атаки вон на той опушечке. Хорошо. Приготовились, ждем. Приходит в это раздражительное время Чекарьков, на лице усмешка, глаз прищурен.

— Товарищ командир, очень вас прошу, не пугайте вы мне моих немцев.

Мы понимаем, Чекарьков подает себя. Но все-таки обстановка. Приказываю:

— Доложите.

— Разрешите немцу хоть до кустиков прогуляться, получите удовольствие.

Мы бы и так раньше этого огня открывать не стали. Только ждать долго не пришлось.

Подорвались немцы на своем же собственном минном поле. Только и всего. Почему подорвались? А Чекарьков их подвел. Немцы перекантовку закончили, выполз он на минное поле и проходы, которые они для себя оставили, он их же минами заминировал.

Какой же у Чекарькова гонор! Он тихий. У него и специальность тихая. На переднем крае работает. Самая тяжелая разведка…

— Пойдемте, я вас по их бывшему расположению проведу…

Вот здесь, примерно, Чекарьков и хозяйничал. Место открытое, неприятное.

Кочки впереди сосчитать можете?

Тогда я вам скажу. Кочек этих двести семьдесят восемь штук. Откуда известно? Чекарьков сосчитал. Но главное не в этом, главное потом. В один прекрасный день кочек прибавилось: четыре лишних, — значит четыре пулеметных гнезда. Арифметика для маленьких…

Но спрашивается: как узнать, какие кочки фальшивые, какие натуральные?

Нет, почему же невозможно! Обратите внимание. У натуральной кочки вершинка пухлая, бурая и вроде как вся в тонюсеньких ворсинках.

Именно — шерстяной кажется. А если вы ее лопатой подрезали и без питания влагой оставили, — что будет? У ней вроде желтой пролысинки на макушке образуется. Шерстка вянет. Мох сохнет — светлее, значит, становится.