Вадим Кожевников - Это сильнее всего [Рассказы]

Круглая клавиатура кирпичной кладки была послушна рукам Чибирева, и движению, ритму этих клавиш следовала вся бригада.

Чибирев говорил, не отрывая глаз от своих рук:

— Я, ребята, древних мастеров почитаю. Они в известь для прочности яичного белка прибавляли. Да и сам кирпич был больше, сановитей, обжигистей. Рукодельный кирпич, бессмертный. Нынче кирпичи подчас как из каши лепят. Такие по легкости различить можно. Я белый кирпич не люблю. Я красный кирпич люблю, румяный, чтоб с музыкой, со звоном. А если кирпич не поет, так вы его в сторонку. Такому кирпичу веры нет. А вы, ребята, об Египте чего-нибудь слыхали? — вопрошал Чибирев, откидывая со лба прядь. — Тамошние каменщики всухую кладку производили. Без цемента. Во мастера!

После каждой смены Чибирев, стоя у огромной каменной толщи подножия трубы, проверял показатели отвесов. Задирая голову, он говорил любовно:

— Хороша штучка, облака пропорет. Ее после электричеством осветят. Не для красоты, конечно. Чтоб самолет какой-нибудь сдуру не налетел. Вот какая труба! — и, вытягиваясь на цыпочках, он дружелюбно хлопал ладонью по каменному стволу.

Труба росла и росла, и чем выше, тем меньше становилась площадка. И число каменщиков с каждым днем уменьшалось по одному.

Работая, каменщики уже превозмогали себя, чтобы не глядеть вниз на томящую пустоту.

Стоя на коленях на этом круглом, высоко поднятом кружочке тверди, люди видели необычайное зрелище.

С трубы можно было видеть облака в профиль. А когда шел дождь, из тяжелых туч вытягивались, словно длинные и слабые сосцы, дождевые токи. Запах сырости туч доносился сюда. Тучи пахли погребом.

Чувство ничтожности и одновременно восторга охватывало человека, возвысившегося над старыми зазубренными горами, похожими на окаменевшие волны внезапно застывшего в бурю каменного моря.

Но проникнуться всеми этими чувствами мешал визгливый голос Чибирева:

— Давай, давай шибче!

Он спокойно разгуливал по круглой площадке жерла и своим уверенным видом вновь возвращал людям потерянную земную бодрость.

Труба достигла своего предела. В смену Чибирев решил выложить каменную оконечность ее— корону.

И на эту смену пришла Анна Чибирева.

В ватных штанах, тучная, закутанная во многие шали, огромные, как одеяла. Зычным голосом она кричала на людей, готовящихся к подъему.

Челюстев отозвал Чибирева в сторону и спросил:

— Нельзя ли отговорить мамашу?

Чибирев внимательно оглядел Челюстева с ног до головы и сказал злым, тонким голосом:

— Вы бы, товарищ, топали отсюда. А то дует, простудитесь. А до нашей фамилии не касайтесь. Нос не дорос.

Во внутреннем своде трубы, выложенном лесами, могучим холодным потоком бушевал воздух. Они подымались в сумерках каменного колодца — Чибиревы, два каменщика и сварщик, который должен был приварить стержень громоотвода. Подъем продолжался больше часа.

Чибирева подымалась первая. Она, казалось, закупоривала своим тучным торсом шахту трубы. Тяжелое ее дыхание было всем слышно. Чибирева часто останавливалась и, зажав ступеньку ногами, развязывала узлы душивших ее шалей.

Выбравшись на круглую каменную площадку, люди пошатнулись от несущейся тяжести ветра.

Чибиревы были особенно придирчиво-требовательны к двум каменщикам.

— Конфорка — это же самое нарядное место, орала Анна, — а вы куда ляпаете?

Чибирева отталкивала каменщиков и сама перекладывала их кладку. Свирепая, ярость этой женщины, ее стремительность пугали каменщиков, и они сторонились Анны.

Чибирева бесстрашно наклонялась над бездной, обстукивала и охорашивала кладку, голова ее и плечи свободно висели над грозной пустотой.

А ветер все лютел. Гигантской шумной стаей ветры носились над котловиной. С размаху ураган ударился о каменную колонну, потом снова затих, накапливая свою девятую волну.

Сырые, пахнущие облака, толкаясь и дымясь, неслись внизу, застилая землю.

Трос у лебедки болтался, звеня, широко и сильно, как маятник.

Оставалось четыре последних круга кладки.

Анна Чибирева, наклоняясь к уху сына, прикрываясь ладонями, прокричала:

— Чибирев, гони ты их всех, а то я сама пугану! Может, это последняя моя труба. Я же ее сама желаю докончить своими руками.

— Не жадничайте, мамаша, — упрекнул Чибирев, но послушно подполз к каменщикам.

Каменщики сидели скорчившись в стволе трубы, отдыхая.

— С наступающим праздничком! — прокричал Чибирев и натянул до рта кепку.