Андрей Орлов - Черный штрафбат

— Не стрелять! — кричал Чулымов. — Пусть ближе подойдут!

Но нервы у бойцов не железные. Кто-то выстрелил первым — и понеслось! Лупили из чего придется — из собственных карабинов, из трофейных автоматов, трещали пулеметы, отрывисто гавкали ПТРы. Было слышно, как крупнокалиберные патроны отскакивают от крутых скосов стальных лбов. Но вот одному из стрелков удалось попасть в водительскую амбразуру! Дело случая — просто повезло! Рвануло в нутрях стальной громады. Махина потеряла управление и под одобрительные выкрики бойцов заехала в канаву, где благополучно и встала. Оставшиеся танки открыли огонь из пушек и пулеметов. Загремели взрывы. Пехота наступала короткими перебежками. Плотный огонь прижал немцев к земле. Они перебегали по несколько человек — вставали, посылали очередь от бедра, пробегали пару метров, падали, перекатывались. Поднимались те, что были сзади… Офицер выкрикивал команды. Он не лез в гущу событий, держался сзади, руководил действиями подчиненных. Зорин ловил офицерский китель в прицел карабина. Руки тряслись, он никак не мог наладить упор. Уж слишком много отвлекающих моментов. Утвердил кое-как, затаил дыхание. Офицер приподнялся, махнул рукой и что-то прокричал. Зорин выстрелил. Офицер дернулся, сделал удивленное лицо. Что-то мимо, должно быть, просвистело. И что там, интересно, могло просвистеть? Он откатился, снова привстал, махнул другой рукой, в которой был зажат офицерский «вальтер». Зорин плавно потянул спусковой крючок. Офицер повторно дернулся, но теперь уже не удивился. Рухнул в траву и больше не вставал…

Танки въезжали на косогор. Поднималась пехота. Сорок метров оставалось до бойцов штрафной роты. Немцы размеренно бежали, постреливая от бедра. «Как в сорок первом идут», — с раздражением отметил Зорин…

— Патроны кончились… мать… — Игумнов ругнулся — словно камешек булькнул, брошенный в воду, отпрыгнул от «Дегтярева». Пулемет отвалился на приклад, завис на краю траншеи. Он метнулся в сторону, припал к трофейному MG-13 и почти моментально открыл огонь. Поливал широкими охватами, матерился как последний сапожник. Немцы падали, как оловянные солдатики. Остальные все еще бежали, но уже без особого интереса. «Пантера» взгромоздилась на косогор, кто-то бросил под нее противопехотную «лимонку». Навредить броне эта граната не могла. Но разметала косогор, вывернула мощный пласт земли, и танк просто просел, утонул, погрузился в землю и уперся передом в накат траншеи. Взревели моторы, но с функциями бульдозера у «пантеры» было как-то слабовато. Водитель переключился на заднюю. Но бензобак уже полыхал, и далеко он не уехал… Последний танк, наступающий на правом фланге, ворвался-таки на позиции штрафников, принялся утюжить ходы сообщений. Но пулеметчик отсек воспрянувшую пехоту, какой-то ловкач уже гарцевал на броне, как джигит на необъезженном жеребце. Люк оказался не задраен. Он швырнул гранату в утробу танка, спрыгнул на восточный склон холма…

Пехота дрогнула. По меньшей мере семьдесят солдат вермахта топтались перед косогором, перебегали с места на место, изводили остатки боеприпасов. Высота стояла.

— Бросайте гранаты! — крикнул Чулымов.

И зацвели фонтаны взрывов. Противник метался в дыму, пятился. Какому-то бравому фельдфебелю удалось собрать несколько человек, они кинулись на штурм высоты, строча из автоматов, выкрикивая потешные немецкие ругательства.

— Лови, фашист, гранату… — добродушно проворчал Костюк, схватил последнюю «колотушку», что лежала под локтем с отвинченным колпачком, дернул за кольцо и легким движением переправил через бруствер. Взрывной волной разметало солдат.

— Вперед, в атаку! — прогремел Чулымов. — За Родину! За Сталина!

— Да шел бы ты в болото со своим Сталиным… — проворчал измазанный с ног до головы Гурвич, передернул затвор, выжидающе уставился на Зорина.

— Ну что, бойцы? — проворчал Зорин. — Вылезаем из окопов и спасаем Россию-матушку?

Поднялись все разом, хлынули с горы. Из дыма, гари, пламени — выбегали дико орущие солдаты с воспаленными глазами, неслись, не разбирая дороги! Даже мертвые, прежде чем упасть, успевали сделать несколько шагов! С ревом повалился, невольно прикрыв собой Зорина, срезанный очередью Халилов. Схватился за сердце бывший комсорг Липатов, рухнул на колени, а затем и носом — в траву. Но остановить эту лаву было невозможно. Немцы побежали, их захлестнул этот орущий ураган! Мельтешили приклады, штыки, сверкающие на восходящем солнце — у тех, кто успел их примкнуть. Пленных по доброй традиции не брали — тех, кто падал на колени и задирал руки, убивали на месте. Куда их? Тряслось перед глазами перекошенное от страха лицо молодого автоматчика. Слишком молодого — ничего себе детский сад. Сопли бы подтер, малолетка. Так мы еще и плачем навзрыд горючими слезами? Зорин занес приклад, ударил точно в переносицу. Хорошо помер. Так и надо — без шума, пыли. Перешагнул через тело, схватился с дюжим рядовым, от которого безбожно воняло — страхом, потом. Не помощник в деликатном деле страх — тот судорожно пытался вытянуть нож из чехла. Зорин подождал, пока вытянет, позевал немного. А потом перехватил атакующее снизу вверх запястье, вывернул руку и поразил фашиста в грудь его же собственным оружием…