Юрий Стукалин - Последний защитник Брестской крепости

Известие о том, что майор активно сражается с врагом, внесло некую уверенность в «беглецов» с Западного.

— Значит, дает он им там жару! — радостно воскликнул Черный.

— Насколько я знаю, — мрачно ответил Волошин, — туда стягиваются серьезные силы противника.

— Товарищ капитан, а вы ничего не слышали о лейтенанте Сомове? — спросил Кожевников. Волошин не заметил, как дрогнул у старшины голос.

— Сомов? — Капитан на секунду задумался.

А, Володька! Жалко мужика, погиб он. Тут такое в первые минуты творилось.

— Его дочь у Сомовых была, — сказал за Кожевникова Черный, видя, что тому стало тяжело говорить. — Не знаете, может…

— Вы видели, как это произошло? — не сдержавшись, выпалил старшина.

Волошин несколько секунд молчал, глядя на старшину, затем решил, что лучше сказать правду:

— В общежитие при авианалете сразу две бомбы попало. Когда все началось, я к казарме побежал первым делом. И собственными глазами видел, как здание разнесло. Оттуда никто не выбрался, не успели они.

Кожевников почувствовал, как к горлу подкатил комок, а сердце словно сжали в стальном кулаке. Заметив, что Кожевникову нехорошо, старший лейтенант Черный подскочил к нему:

— Как ты, Митрич?!

— Сердце прихватило, — хватая ртом воздух, сдавленно произнес старшина. Он склонил голову, обхватил ее руками: — Я же сам дочь у Сомовых оставил тогда ночевать. Век себе не прощу.

— Ты не мог знать, — приглушенно вздохнул Черный.

Кожевников все еще не мог поверить, признаться себе, что потерял дочь. Как дальше жить? Ради чего? У него не было ответов на эти вопросы. Окружающее утратило всякий смысл. Все то, что он с таким трепетом любил, в одночасье растоптано, уничтожено, стерто с лица земли. Он вынужден прятаться по казематам, пока фашисты топчутся на его земле.

— Сволочи… — тихо сквозь зубы прошептал он, сжав кулаки так, что побелели костяшки.

И хотя прямых доказательств гибели дочери не было, в старшине что-то надломилось. Он даже не пытался рисовать себе радужных картин, что она могла выбежать из общежития или выбраться из-под обломков. Он знал: чудес не бывает. И то, что он видел вокруг, ясно подтверждало это. Кожевников старался держаться, не желая показывать на людях, как ему горько. Некоторое время он сидел с закрытыми глазами, и перед внутренним взором его проносились картинки прежней, счастливой жизни. Вот маленькая Дашка сказала первое слово, вот она сделала свой самый первый шаг… Он никогда не простит, он будет мстить, пока жив, до последнего вздоха…

За водой он решил попытаться пробраться перед рассветом. Именно в это время часовых обычно сильнее всего одолевает сон, и была зыбкая надежда на успех операции.

Ночь в казематах прошла беспокойно. Громко стонали раненые, около них неотступно находилась Женечка. Она всячески пыталась помочь им, но мало что могла сделать. Медикаментов не хватало, и ей оставалось только успокаивать солдат. В отличие от бойцов, имевших возможность хоть немного поспать, медсестре приходилось совсем тяжко. Раненым круглосуточно требовалось ее присутствие.

Женечка старалась общаться с солдатами нарочито бодрым голосом, но Кожевников понимал, каких жизненных сил ей это стоило. Фляги, которые бойцы Западного острова принесли с собой, почти сразу опустели — слишком много было раненых и страждущих в казематах. И старшина решил во что бы то ни стало раздобыть воды для этой хрупкой, но сильной духом девушки. Горько было осознавать, что волей-неволей в эту гадкую войну втянуты те, чье предназначение создавать мир, а не рушить его.

Перед рассветом Кожевников тихо растолкал Мамочкина. Тот спал крепко, по-детски, чему старшина мог только позавидовать. Мамочкин сильно тер глаза, с удивлением взирал на приставленный к губам старшины палец: «Тихо!», озирался по сторонам, не понимая сперва, где находится. Но едва он начал соображать, лицо его стало серьезным. Теперь перед Кожевниковым был настоящий боец, испытанный воин. Боец, которому страшно, но он все равно идет до конца, ведомый долгом и честью солдата.

Еще вчера старшине мимоходом показали, где можно добраться до воды. Угрюмый солдат с перевязанным левым плечом провел Кожевникова к окну и здоровой рукой ткнул в нужном направлении.

— Там есть выход со стороны внешнего вала. Он полуразрушен, но пролезть можно. Только и немцы об этом знают. Пулемет у них там всегда стоит. Никто из наших не вернулся.

— Ладно. Разберемся.

Волошина он не предупредил — либо отговаривать снова будет, либо предлагать взять еще пару красноармейцев. Старшина считал, чем меньше народу, тем слабее вероятность быть обнаруженным противником. Кожевников сразу решил взять себе в помощь Мамочкина. Парень оказался смышленый, уже проявил себя должным образом, да и стрелял, как оказалось, неплохо.