Марин Ионице: На крутом перевале (сборник)

Верзила-сержант мгновение колеблется. Голос мой звучит довольно убедительно, мимика соответствует тому, что я говорю. Вот разве что ироническая усмешка в уголках губ, которая столько раз уже сыграла со мной злую шутку… От этих выпускников лицеев не знаешь, что и ожидать. На всякий случай командир отделения поступает так, чтобы никто не поставил под сомнение незыблемость его авторитета.

— Ну-ка прими стойку «смирно»! Смирно!

Делаю все, что могу, но выходит не очень… Пятки вместе, ноги вытянуты, живот подтянут, грудь выпуклая, плечи на одной линии, голова в направлении воображаемой линии, которая делит симметрично кончик носа и подбородок, взгляд устремлен вперед. Теория теорией, но практика в гроб загонит.

— Не мучайся… Одни усваивают легче, другие тяжелее. Вольно! Отдохни и посмотри, как это делается.

Сержант командует сам себе и застывает в положении «смирно». Делает он это настолько совершенно, что мог бы служить иллюстрацией к воинскому уставу.

— Ну, видел? — спрашивает он таким располагающим тоном, словно готов дружески потрепать меня по плечу. Но тут же без всякого перехода: — Рядовой, смирно!

— Рядовой Вишан Михаил Рэзван представляет обмундирование для осмотра.

Шинель, аккуратно сложенная, — в левой руке. На шинели — китель. На кителе — брюки. На брюках — джемпер. На джемпере — пилотка, а вокруг пилотки свернут в кольцо ремень. Верзила-сержант меряет меня взглядом сверху вниз. Моя стойка «смирно» не очень-то его удовлетворяет, но он делает вид, что не замечает, и проходит мимо. Нельзя же без конца делать замечания одному и тому же солдату в нижнем белье, в тапочках на босу ногу, даже если он и не почувствовал еще воинской службы. Сержант берет у меня сверток с одеждой, идет поближе к электрической лампочке и ударяет по свертку ладонью, как хлопают по крупу лошадей.

Я же хорошо вычистил щеткой обмундирование! Откуда же столько пыли? Вижу это предательское облачко пыли я, видят его и все остальные. И конечно, сержант из третьего отделения, который уже окончил осмотр вещей у своих солдат. Он не мог забыть мою проделку в бане, и сейчас ему представился удобный случай проучить меня.

Прикидываясь, что задыхается в облаке пыли, сержант начинает чихать и кашлять настолько правдоподобно, как будто это сцена заранее отрепетирована.

— Еще раз почистить, — приказывает командир отделения и отправляет меня в коридор.

Начинаю все по порядку. И с лицевой стороны, и с внутренней, особенно швы. Все: шинель, китель, брюки, пилотку. Отполировал пряжку. И так повторяю пять раз. Я был единственным, кто еще чистил обмундирование.

Нет, так дальше не пойдет. Всему есть предел. Ничего не буду больше делать, черт подери. Пусть вызывает сотни раз, хоть всю ночь, но лучше я вовсе не пойду спать, а останусь здесь, в этом нескончаемо длинном коридоре, до завтрашнего дня. Не знаю, как сержант, а я буду спать стоя. И вдруг толчок. Какой-то импульс… Я его ощущаю психологически. Он заставляет меня принять другое решение. Вхожу в умывальную комнату, достаю черенок от метлы, развешиваю обмундирование на трубе и выбиваю его со злостью, на совесть, как никогда никто не выбивал даже дорожку на церковном крыльце, истоптанную ногами тысяч людей.

И снова щеткой, и снова черенком метлы. Уже мозоли на ладонях, но какое это имеет значение. Давай-давай, выбивай, рядовой Вишан Михаил Рэзван, неси воинскую службу. Если и сейчас сержант будет недоволен, то хоть буду знать, какие у нас складываются отношения.

Понимаю, что делаю бессмысленную работу. Но снова выбиваю, снова чищу.

— Рядовой Вишан Михаил Рэзван представляет обмундирование для осмотра.

— Хорошо! Спать!

И это все? Я набил мозоли на ладонях, обломал ногти, затупил щетку, а сержант даже не хочет увидеть результат моих мучений. «Хорошо! Спать!»

Значит, если бы я и пальцем не пошевелил, он все равно бы сказал: «Хорошо! Спать!»?

— Рядовой Вишан Михаил Рэзван представляет обмундирование для осмотра.

Косточки щиколоток касаются друг друга, разведенные носки составляют угол 45 градусов, ноги в кальсонах вытянуты, живот подобран, грудь под рубахой выгнута, голова не наклонена ни к одному, ни к другому плечу. Настаиваю, чтобы сержант проверил и убедился, что в обмундировании нет ни пылинки. Но сержант есть сержант, и он решает, что моя экипировка соответствует его требованиям без дополнительной проверки.

До отбоя остается еще несколько минут. Однако распорядок дня надо соблюдать — мы не имеем права укладываться в постель раньше положенного времени.