Владимир Маканин - Асан

А сомнения с новой силой… Попади в засаду мой бензин, моя солярка… что делать?.. Василек в помощь моей горючке может не вылететь. Если вылет будет уже потрачен… «Сашик, — скажет, — я вроде отработал!»… Он обязательно скажет вроде … Как будто не очень помнит. Но он помнит. И я помню… Мы оба все помним.

Конечно, он дружбан, боевой дружбан, и он вполне может вылететь и прикрыть в счет будущего. По-соседски. Может одолжить мне срочный вылет вертолетов… двух, скажем… как одалживают соседу две, скажем, сотни зеленых до понедельника. Может вылететь, а может и не вылететь.

Жадность выползла. Слышу, как жаба зажимает мне сердце. И как я отшвыриваю, гоню ее. Смешные мы люди!.. Мне жалко лупоглазых пацанов пополнения, но мне с той же силой жалко мои будущие деньги (мой будущий бензин, солярку)… Пополнение прибудет в Грозный еще и еще, а вылет-то у Василька для меня один!..

Эта жалость к лупоглазым навязчива. Сотня пацанов в камуфляжах и с автоматами… На БТРах, на танках… Сопливые и лупоглазые. Нельзя их жалеть, говорю я себе. Это война… Нельзя жалеть, — повторяю. Это война… Они приехали убивать. Они должны убивать. И война тоже должна убивать их…

Они должны убивать, майор Жилин…. И они будут убивать… Даже завтра… Отстреливаясь и попав в засаду.

Но ведь еще и мои шизы? А как же они, эти двое?!

У войны свой событийный ряд. Свое течение… А я только человек. Один из.

Волна фатализма настигает и накрывает меня. Накрыла… Меня нет… Будь что будет… Война, как вода… Течет и течет… Я никто. Я мелкий и маленький.

У меня мои бочки. Мой бензин. Мои склады.

Внезапным движением руки я вдруг разом снимаю с себя тяжесть. (Снимаю умолчание. Грех умолчания.) Вынимаю мобильник. И с этой своей маленькой железячкой отхожу чуть в сторону от своего большого железа, — от громоздящейся горы выгруженных пустых бочек. И от продолжающегося там грохота. Еще и отворачиваюсь. Чтобы лучше слышать.

— Василек… Это я… Ты сегодня летишь на Ведено?

— А надо?

И тогда я ему со вздохом. И с просьбой:

— Надо.

— Что-то нам вякали. Что-то вякали, Саша, — начинает Василек слегка сонным басом. — Но вякали невнятно… Мол, две вертушки как бы не провертелись там зазря…

— Ага. Все-таки было!

— Было, было, Саша… Но как-то вяло. Про время вылета ни слова. Про патрулирование ни слова. Скорее «нет», чем «да»… Жвачку жевали… А я люблю, чтобы команда как команда.

И тогда я ему с полушутливым вздохом — а вот, дорогой Василек, и команда. Получите, полковник…

Василек смеется. Но по-хорошему, согласно смеется.

Тогда я конкретно:

— За Сержень-Юртом… Перекресток предгорный помнишь? Там лесок на север. Негустой лесок.

— Знаю лесок. Паршивенький… Сухой Дол.

— Именно так… Чуть севернее, по оперативке там чичи. Василек… Слышишь?.. Но ты, конечно, их заранее! Прямо сейчас… Поторопись, а?. Пока чичи не расставились вдоль дороги. Пока не улеглись там и тут в засады.

— Ясно.

— Пока они кучей… Завтрак кончают. Звездани как следует.

— Звездану.

Отбой.

Зато теперь, когда слова вырвались, мне слова эти жаль по-настоящему — жадность набрасывается на меня вся и целиком. Свирепое чувство. И какая жаба душит!.. Я едва не в голос стону от растраты. От перерастраты! Постанываю… Я ведь в одну минуту потерял ресурс. Бизнесмен, мать твою.

Ну, да, да, да, не все измеряется в деньгах… Знаем… Но ведь ресурс. Ведь крылатый Василек мне должен ровно один раз… Случись теперь с бензином, с моей горючкой, кто поможет? Хоть криком кричи!.. Кто вылетит и кто мне отбомбит сраный северный лесок в долг?.. Никто. Еще и посмеются. Так и слышу гнусно-штабные импотентские голоски: мол, вылет надо сос-ты-ко-вать !..

И почему-то мне стыдно. Лупоглазых юнцов пожалел! Почему-то стыдно. Я вижу себя вполне отстраненно. Сорокалетний крепкий мужик майор Жилин, хозяин складов… Хозяин войны… А слабинка обнаружилась. Еще какая!

Но что сделано — сделано. Неплохое ж дело оберечь лупоглазых. (И заодно своих двух шизов.) Оберегают же фрукты от мороза.

«Сохранение солдат — тоже важный для войны ресурс», — вспоминаю я слышанную как-то в штабе дурацкую обмолвку.

Я помню давнюю осень в горной долине. В Грузии. Чудесная случается там, на югах, осень. Настоящее чудо!.. Я с женой, мы сняли на время отпуска маленькую комнату. А у хозяйки был сын — больной паренек Гиви. Молчаливый… Маленький… Подолгу ковырявший у себя в ухе. У него были красивые тонкие пальцы. Но однажды он нашел рукам другое занятие.