Владимир Тюрин - Слушать в отсеках

А на форштевень начинает вскарабкиваться очередной чугунно-тяжелый водяной вал. Порой кажется, что теперь-то уж волна задавит лодку, окончательно погребет ее. Но проходит мгновение, нос корабля прорывает стеклянную толщу, выныривает из нее, вода сваливается с бортов, хлещет струями из бортовых шпигатов, вслед за ней с шумом, похожим на вздох облегчения, вырывается из шпигатов воздух, и кажется, что лодка, вынырнув из воды, отфыркивается совсем как огромный серый кит.

— Красотища-то какая! — не удержался от восторга Радько.

— И самое главное — никогда не надоедает, — поддержал его Золотухин.

Логинов отвел взгляд от горизонта, и глаза его сразу же потеряли настороженность, потеплели.

— Это уж точно, не надоедает. Я двадцать лет вижу море, и каждый раз оно предстает передо мной иным. Как у Айвазовского: что ни картина, то новое море. Вот ведь феномен — казалось бы, ну что тут такого: вода и вода? А он нашел для нее столько красок, света, душевного тепла… Меня, например, научил видеть красоту моря Айвазовский. Честное слово! Я уже капитан-лейтенантом был, когда впервые посетил его галерею в Феодосии. Увидел его Море и будто прозрел.

Глядя на распалившегося Логинова, Радько усмехнулся.

— Будь моя власть, я бы в эту галерею таких вот разочаровавшихся Казанцевых в принудительном порядке водил. Строем. Может, хоть это проняло бы их.

— Думаю, не проняло бы, Валентин Иванович. Они видят лишь то, что хотят видеть. Один, например, в беременной женщине видит счастье зарождения новой жизни, и она для него красива именно этим. А другой — лишь уродующие ее желтые пятна на лице и выпирающий живот. Так и в службе.

— А вы, Николай Филиппович, никогда не задумывались, откуда берутся эти самые разочаровавшиеся? — спросил Логинова Золотухин.

— Признаться, нет… Для меня они совершенно непонятны, да и встретился такой вот Казанцев в моем экипаже впервые. Не успел разобраться.

— Они, уважаемый товарищ командир, продукт нашей с вами недоработки. Наш, так сказать, производственный брак. — Радько с неподдельным интересом взглянул на Золотухина. — Мальчишками они приходят учиться в морские училища. Что их туда влечет? Романтика морской службы. Именно романтическая настроенность является их изначальным качеством, когда они принимают решение стать моряками. Молодости вообще свойственно мечтать о подвигах, о громких и интересных делах. Они и мечтали о них, идучи на флот. Они грезили дальними плаваниями, экзотическими странами, пальмами… Да, да, пальмами. Не ресторанными, в кадках, а пальмами Гавай, Кубы, Ямайки. Закончили училища — и чем же их встречает флот? Сухой обыденщиной, параграфами, инструкциями. Миражи заменяются действительностью. Кто посильнее духом, тот остается верен флоту, а кто-то и ломается, теряет интерес к службе. И наша с вами задача — помочь им найти себя, поддержать. Я, например, считаю очень правильной практику визитов в другие государства. Сходят наши моряки в чужую страну, людей тамошних посмотрят, экзотикой полюбуются, себя покажут. И глядишь, гордости за свой советский флаг прибавится, за свою моряцкую службу. А где гордость, там и любовь.

С кормы доносился гул дизелей. Когда волны наваливались на корму и затапливали выхлопные отверстия, гул становился глухим, ватным, будто слышишь его залитыми водой ушами. Но стоило воде схлынуть, газы, словно обрадовавшись, что им наконец-то дали волю, со свистом и ревом вырывались наружу, и стук дизелей становился оглушающе торжествующим.

На мостик то и дело попарно поднимались моряки. Одни — покурить, другие — просто подышать свежим воздухом. Испросив разрешения вахтенного офицера выйти, они выныривали из люка, протискивались в кормовую часть ограждения рубки, быстренько, но с наслаждением выкуривали сигарету-другую и спускались вниз. На смену поднималась новая пара. Таков неукоснительный закон: вахтенный офицер на случай срочного погружения должен точно знать, сколько человек находится на мостике.

Вот и сейчас он помнил — на мостике их семь человек: командир, замкомбрига, кавторанг из штаба флота, он сам, вахтенный сигнальщик и двое курящих. Раздайся в это мгновение рвущий душу гудок ревуна — сигнал срочного погружения — верхний рубочный люк будет задраен сразу же, как через него стремглав пролетит седьмой человек. И будь наверху кто-то восьмой, кто без ведома вахтенного офицера покинул прочный корпус, он останется один на один с морем.