Из стеклышка на ладони глянули большие с властной искоркой внутри темные глаза под собольими бровями, слегка опухшие от поцелуев тонкие губы, правильные, строгие черты лица с растрепанными прядями волос на лбу. Приведя себя в порядок, Устя счастливая улыбнулась — и так, с улыбкой, вышла на свет. Щурясь от лампы, она прислонилась к притолоке. Высокая, горделивая, в полном расцвете девичества, Устя никак не подходила к более чем скромному жилищу казачьей семьи среднего достатка — к этим облезлым стульям-самоделкам, к рассохшемуся скрипучему столу с покоробленными досками, к жестяному абажуру на лампе. Красота в красоте красуется, — и здесь требовались, если не царские палаты, то по меньшей мере убранство атаманских покоев.
С минуту Устя следила, как Андрей расправлялся с блинчиками, обильно политыми каймаком [5] Каймак — сливки с топленого молока.
. Ел он, чавкая, часто облизывая измазанные маслом пальцы, а мать, стоя поодаль, смотрела на него так, как только» матери умеют глядеть на своих голодных сыновей. На ее морщинистом лице одновременно отражались и радость нечаянной встречи, и ласка вместе жалостью, и тупая покорность судьбе-разлучнице.
— Матерь Пречистая, спаси и сохрани, — один он у меня остался младшенький! — шептали обескровленные старостью, бледные губы.
— Ешь, ешь, Андрюшенька! — заторопилась она, заметив, что сын вытирает губы.
— Спаси Христос, маманя! Сыт, — решительно отказался Андрей.
— Что случилось, братушка? — спросила Устя, подсаживаясь к столу.
— Эка, не терпится тебе! — усмехнулся Андрей и, согнав с лица улыбку, объяснил: — Пока не случилось, но, должно быть, скоро коммунистам придет крышка, ну и, того-этого, продразверстку, значит, по боку. — Андрей обвел слушательниц взглядом. — Дивизия товарища Сапожкова, того самого, что Уральск от белых отстояла, разогнала в Бузулуке комиссаров. В Саратове по той же причине дерутся и черед приходит до Уральска.
— Опять воевать начнете? — Мать с испугом поглядела на сына и на дочь. Вот они, ее дети — оба черноглазые, широкобровые, прямоносые, до чудного схожие по обличью и такие разные по натурам — доброй души, податливый, тихий Андрей и упругая, как стальная пластинка, всегда умеющая поставить на своем, колючая, как куст терновника, красавица Устя. Быть бы ей казаком, а ему девкой! Вот и сейчас Устинья заговорила властно:
— А ты при чем тут? Нас с маманей продразверстка не касается: мы — семья красноармейца.
— По человечеству: как народ, так и я.
— Народ с яра головой, и ты за ним?
— Не касается, так коснется. На Обоимовых триста пудов наложили? Наложили. На Кулькиных — полторы сотни. У Ивана Герасимовича двух коней забрали, а он в белых не был. Нет, я на такую власть не согласный.
— Бог с ней, с властью, Андрюшенька! Ложись спать, за дорогу, поди, притомился, — предупреждая ссору, вмешалась старая.
— Сейчас, маманя. Пойду коня расседлаю да корму дам.
— Чей конь-то?
— Ивана Герасимовича… Это тебе любезный голову забивает. Недаром он о-со-бо-го назначенья, — уже с порога бросил Андрей.
Устя в долгу не осталась:
— Забивать можно пустые головы, а моя с мозгами.
Семья Пальговых избежала постигшего другие казачьи семьи разорения. Произошло это, во-первых, потому, что Андрей не служил у белых (ему в то время не исполнилось восемнадцати лет), и еще потому, что, не поверив россказням о зверствах красных, Пальговы не пошли в отступ к Каспийскому морю.
— Нечего шаландаться, а коли умирать придется, так лучше на родимом подворье, — решила Устинья, привыкшая после смерти отца верховодить. Сказала, как отрезала, и ни мать, ни брат никуда не поехали.
В результате сохранились кое-какие запасы, уцелела корова, а из конюшни всем на удивление выглядывала мухортая лошаденка.
Щеглов возвращался в станицу. Добрый степняк мягко печатал копытами пыльную дорогу. Встречный ветер, играя, забирался в расстегнутый ворот гимнастерки и щекотал тело.
«Что она хотела сказать и не договорила? Да и тебе, Васюнечка, надо быть при части». Как все уральские казачки, Устя пришепетывала, и вместо «Васюнечка» у нее получалось «Ващюнечка». Милая!
Месяца два тому назад Костя Кондрашев, командир второго взвода, не то шутя, не то серьезно сказал Щеглову:
— Ну, комэск [6] Комэск — командир эскадрона.
, нашел я тебе невесту. Умна и красоты неописанной.
— Кто тебя просил об этом? — недовольно заметил тогда Щеглов.
— Неужели же думаешь холостяком жить? — удивился Костя. — Беляков разбили, фронт кончился, — можно семейством обзаводиться. А главное, девка…
Читать дальше