Николай Далекий - Ядовитое жало

— Это пополнение нужно ждать, по крайней мере, две–три недели. Скелеты, кожа да кости… Все в ранах, болячках.

— Ничего, на курорте они быстро человеческий вид обретут. Хуже с оружием…

Начали говорить о бывших военнопленных, освобожденных на станции Будовляны. Их сразу же отвели на дальний лесной хутор, и это место получило название «курорт», потому что врач установил там почти санаторный режим. Колесник рассказывал о своих разговорах с этими людьми, желавшими только одного ― поскорей получить возможность сражаться с врагом.

Серовол постоял, послушал, думая о своем, и, не прощаясь, вышел из штабной хаты.

Юра ждал капитана. Он сидел на скамье у окна, смотрел в раскрытую тетрадь, куда уже был занесен новый «штрафник», Орест Чернецкий. Юра видел этого бойца несколько раз, но мимоходом, и теперь, как ни силился припомнить его лицо, не мог этого сделать. Вместо лица возникало какое‑то смуглое пятно и на нем темные, печально–сосредоточенные глаза. Глаза эти Юра запомнил и даже мог бы нарисовать, но все остальное ускользало, заволакивалось дымкой. И вдруг глаза исчезнувшего при загадочных обстоятельствах Ореста сменили девичьи глаза, полные невыразимого страдания. Это плакала, ломала руки Ирен у тела погибшего Домбровского, плакала, не скрывая ни от кого своего неутешного горя.

Затем Юра вспомнил, как он на своей подводе сопровождал колонну освобожденных пленных, когда они двигались по лесу. Сперва этих людей не надо было подгонять, они точно с ума сошли от счастья, рвались скорей в темноту, к лесу, и комиссару пришлось кричать на них, чтобы они не бежали, а шли ровным шагом. И в лесу, пока было темно, колонна двигалась довольно быстро, несмотря на то, что впереди по дороге бойцы гнали трофейный скот. Но когда начало светать и бывшие пленные заметили кустики черники, колонна разбрелась и стала похожа на ораву каких‑то странных существ с черными бесформенными ртами. Они перебегали от куста к кусту, обрывали ягоды вместе с листочками и торопливо запихивали все это в рот.

Впервые Юра по–настоящему понял, что такое голод и что такое плен. Он был несказанно рад, что удалось освободить этих людей, спасти их от смерти.

Хлопнула дверь, вошел Третий.

— Есть новенькое?

— Есть, товарищ капитан, — поднялся Юра. — Мелочь, конечно, но вы приказали и на мелочи обращать внимание, обо всем докладывать. Фельдшер из второй роты Иван Богданюк носит сапоги Ореста. Сапоги новые, крепкие, а Ваня отдал за них свои старенькие, но дал в додачу какие‑то таблетки.

Юра умолк, хлопая ресницами, он смотрел на капитана, стараясь понять, как относится Третий к его сообщению.

— Какие таблетки?

— Не знаю… Я с Ваней не беседовал без вашего приказания. Говорят, целая коробка таблеток.

«Таблетки… Зачем Чернецкому потребовалась коробка каких‑то таблеток? ― подумал Серовол. ― Даже пошел на то, что сапоги за них отдал…»

— Пойди, Юра, к Богданюку и узнай, что за таблетки. Нет, сделай иначе. К Богданюку не обращайся, а скажи командиру роты, чтобы он прислал ко мне фельдшера. Немедленно. И чтобы Богданюк сумку с медикаментами захватил. Надо побыстрей…

— Мигом! — Юра уже закрывал за собой дверь. Серовол в свое время занимался тщательной проверкой всего того, что рассказал о себе Орест Чернецкий, когда впервые появился в отряде. Все подтвердилось — отец и мать Ореста были зверски замучены полицаями. По утверждению командиров, во время пребывания в отряде Чернецкий ничем себя не проявил. В бою он не терялся, не трусил, но и храбрости особой за ним не было замечено. Дружбы ни с кем не водил, был неразговорчив, замкнут, мрачен. Вряд ли стал бы вести себя так засланный в отряд шпион. Тот бы постарался быть общительным, завел бы себе кучу друзей–приятелей, болтал бы со всеми, вынюхивал. А этот был нелюдим и мрачен. Но зачем ему потребовались какие‑то таблетки? Чтобы получить их, Орест пожертвовал новыми сапогами. Вся эта история заинтриговала Серовола.

Фельдшер Иван Богданюк был фанатиком и подвижником медицинской науки, главным образом такой ее отрасли, как фармацевтика. Дело в том, что диплома об окончании Иваном Богданюком медицинского учебного заведения никто не видел, а сам Богданюк об этом никому не говорил. Собственно, это мало кого интересовало в отряде, так как все сходились на том, что фельдшер он отличный и главное ― боевой. Единственным недостатком Богданюка было то, что он почти совсем не разбирался в латыни, а по–немецки знал только несколько слов. Это усложняло ему жизнь, так как он далеко не всегда мог определить, против какой болезни следует употреблять то или иное лекарство, захваченное у немцев вместе с другими трофеями. В большинстве случаев Ивана Богданюка выручала интуиция и исключительная выносливость его пациентов, но бывали и осечки… Тогда Ваня несколько дней ходил с синяком под глазом, скорбный и удрученный, а затем, не в силах изменить медицинской науке, снова принимался за свои опыты.