Борис Витман - Шпион, которому изменила Родина

Я задремал, но часто просыпался, прислушивался к шорохам, готовый в любой момент выскочить в окно. Впрочем, это было бы бесполезно, если бы дом был окружен. Утром я позвонил Марии и договорился о встрече вечером. Чтобы не поддаваться тревожным мыслям, решил не пропускать лекции для заочников. Первой была начертательная геометрия. Этот предмет вел профессор Корн, очень молодой и, пожалуй, самый популярный у студентов. На его лекции всегда приходило немало слушателей. Мне нравился этот предмет и манера преподавания. Корн был отличным графиком. Изображаемые им на доске цветными мелками эпюры и проекции были всегда безукоризненно понятны и четки. К нам, студентам, он обращался не иначе как «герр коллега» и никогда не показывал своего превосходства, даже над первокурсниками.

После начертательной геометрии была высшая математика. Ее вел пожилой, болезненного вида профессор. Материал он излагал монотонным голосом, и слушать его было утомительно. Сегодня — особенно. С трудом досидел я до конца, наскоро перекусил в буфете и отправился в мастерскую, где еще иногда подрабатывал.

Эту неделю я раскрашивал кувшины для воды. Орнамент в виде стилизованных цветов наносился специальной эмалью с помощью тонкой кисти, без трафарета. Работа требовала внимания и аккуратности. Но сегодня дело не клеилось. Орнамент получался неровным, линии не имели четкости. Хозяйка мастерской, решила, что я нездоров. Засунула мне в карман порошки, таблетки и отпустила домой. По дороге я внимательно наблюдал, нет ли «хвоста». Дома быстро переоделся, приготовил на всякий случай чемодан с самым необходимым, и отправился на свидание с Марией. Мы встретились у памятника Иоганну Штраусу в сквере на Карлсплатц, рядом с величественным зданием Петерскюрхе, напоминающим Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге.

Небо хмурилось. Было прохладно. Мария поеживалась от холода в своем легком, не по погоде, платье и предложила пойти к ней домой. Она жила в небольшом коттедже. Мать и сестра еще не возвратились из Бадена, куда уезжали на лето. Мы были одни. Я помог разжечь камин в гостиной, и мы устроились поближе к огню в удобных шезлонгах. Она придвинула небольшой столик с вином и закусками. Я протянул руку к бутылке, но она сама налила две полные рюмки крепкого брандвейна и со словами «Zum Wohlb [9] Аналогично нашему: «будем здоровы». » быстро выпила вино и выжидающе посмотрела на меня. Я последовал ее примеру.

Щеки ее раскраснелись, длинные ресницы были слегка опушены, губы полуоткрыты в ожидании поцелуя. В этот миг она была просто обворожительна.

— Ты не хочешь поцеловать меня? — спросила она.

Я подошел ближе. Она закрыла глаза и слегка подалась вперед. Я наклонился к ней и, едва не касаясь ее губ, произнес:

— Лучше скажи, какое задание ты получила относительно меня?

Она вздрогнула.

— Какое задание? О чем ты?..

— Довольно притворяться! Мне известно, кто ты!

Она хотела что-то сказать, но запнулась. Губы ее

задрожали, она закрыла лицо руками и разрыдалась… Я терпеливо ждал. Через некоторое время она совладала с собой. Слегка привела себя в порядок.

— Да, я выполняла задание. Но сегодня сама хотела тебе сказать об этом. Мне надоело это притворство. Ты можешь мне верить, можешь не верить… Но я люблю тебя так, как не любила никого и никогда. Если хочешь, можешь в этом убедиться. Прости!

Она снова заплакала… У меня не было особых оснований сомневаться в ее искренности, а потом, не так уж часто мне объяснялись в любви с такой пылкостью. И ведь я не был к ней вовсе безразличен; но до конца я ей все равно теперь уже не верил.

Когда она успокоилась, я рассказал ей о допросе в парламенте (тут я почти ничем не рисковал). Сказал и о том, что мне необходимо узнать, что же, в конце концов, в отношении меня планирует контрразведка.

Мария пообещала, что постарается все узнать и сразу же известит меня, как только ей станет хоть что-либо известно… Худой мир был восстановлен, он был лучше доброй ссоры.

В один из дней тревожного ожидания венские подпольщики наконец решились установить со мной контакт. Их представителем, как я и предполагал, оказался механик гаража Вилли. Он передал мне привет от эссенских товарищей. Это был пароль.

Вилли знал о допросе в контрразведке и догадывался о моем «чемоданном» настроении. Он сказал, что в случае опасности, о чем им станет известно заранее, меня переправят во Францию или Италию. Из этого разговора я понял, что в венской контрразведке у них были свои люди. Может быть, тут крылась одна из причин, благодаря которой допрос не имел для меня тяжелых последствий, и я оставался пока на свободе. Хотя вполне могло быть и по-другому.