Андрей Тургенев - Спать и верить.Блокадный роман

Фуршетный стол, крахмалящийся белизной скатерти, остался нетронут, ибо Киров прибыл в последний момент и прошествовал в амфитеатр, не сковырнув даже символической стартовой рюмки, а без него приступать не могли. Пятнадцать-двадцать теней из высшего руководства города, коим было дозволено присутствовать на представлении, последовали за Маратом.

Киров, ни с кем не здороваясь, головой не дрогнув, привычно сел во втором ряду: в любимое, по легенде, кресло Екатерины Второй. Киров, чуждый символике, а уж тем более монархической, не знал об этом, когда-то впервые выбрав, позже сказали. Сначала лишь усмехнулся, а последнее время как-то и нравилось: недаром. Иосиф не почувствовал бы, куда надо сесть, деревня.

Аул.

Москва под него: большой голосистый аул.

Россия, конечно, должна управляться из Ленинграда.

Оркестрик, крохотный кордебалетик и партнер, чернявый-коренастый, на футболиста похожий — все лица новые, прилетели с Ангелиной впервые, раньше Киров их не видал. Все розоватые, сытые, все старались. Имели поручение да искреннее желание угодить осажденным ленинградцам.

Только вот Ангелина имела вид болезненный, танцевала как-то вяло, без огонька, казалась растренированной, потолстевшей: это было вовсе не так, имея в виду хотя бы и недавний триумф в Лондоне, но вот так уж казалось сегодня Марату Кирову.

Совсем на днях ревновавший, а некогда вообще просыпавшийся с бессмысленной, но жаркой мыслью «развестись и жениться» — он в один раз увидел теперь, что, в сущности, женщина-то она некрасивая, нос помидором, глаза сидят близенько, и возраст не беличий, и стан, несмотря на всю звездность, не окончательно лебединый, и нету во взгляде блеска, вот что, а есть усталая покорность судьбе. И эти все рассуждения были не слишком справедливы, однако Киров вдруг уверился, что ему враз открылась истинная картина.

Он прервал представление на половине. Никогда так не делал, но опостылело страшно, захотелось выпить, захотелось хоть здесь напомнить, самому прежде всего себе, кто тут главный. Остановил.

Букет, выданный порученцем при входе в гримерку, Ангелине не протянул, бросил на оттоманку.

Она уже переоделась в длинный с шарами на поясе и на кистях халат, в котором всегда встречала Кирова после балета. Белый как новый. Скорее у нее было несколько таких халатов. На полу валялись грязные пуанты.

Ангелина вывесила искусственную улыбку, притерлась предательской кошкой. Киров отстранил, всмотрелся. Глупая потасканная танцулька.

Сбивчиво прокурлыкала что-то, начав за оставшееся неясным здравие, но концовку скомкала, слишком неуклюже сообщив, что «наверное» прилетела в последний раз.

— Лаврентий? — глухо спросил Киров.

Ангелина потупилась, не сказала, ответ был ясен.

Прислал, значит, напоследок разок попользоваться — от барских щедрот. Кто кому наглядно хозяин.

Придушить ее вместо полководишки? Как-то оперетточно выйдет. Сказки Пушкина. Сковырнуть ей ряху наперекосяк, чтобы уж если гастроли — так в цирке уродов? Самолет сбить на взлете? Тоже мелочно.

И бесило то Кирова, что не мелочность-оперетточность мешала поломать с хрустом московскую шейку, а что — на рожон. Прямой вызов. Опасно. Убьют. В лучшем случае.

Балерина трепетала под халатом, ждала. Боялась.

Балерин пугать — такая ему теперь цена.

Киров огляделся, чего бы разбить в гримерной. Статую безрукую?

Не глядя на Ангелину, Киров вышел вон и даже дверью не хлопнул.

…………………………………..

…………………………………..

…………………………………..

Крупы осталось на десять дней, Варенька померяла, ну еще есть немного совсем уж неприкосновенных, наираспоследних запасов. А так — через десять дней и до конца месяца только на хлебе да на том, что удастся на рынке сменять. Если не будет дополнительных выдач. Правда, опять не отоварены талоны на мясо, надо поискать-побегать. Вчера, говорят, в магазине «шесть-семь» за углом давали холодец, Варенька проворонила. Патрикеевна взяла, но сразу на что-то сменяла: говорит, подозрительный холодец.

Ну ничего, если что достать на рынке плюс мясные плюс вдруг допвыдачи, до новых карточек дотянуть можно. А там глядишь и прибавка.

Писала Арьке ответ: пишешь и будто бы с ним как с живым разговариваешь, будто эти слова он сразу твои получает в сердце. Пишешь «целую» — и ровно что целуешь!

И задание в райкоме дали ответственное, важное. Обходить квартиры, проверять, как там и что. Одинокие люди, бывает, заболеют. И некому ни врача вызвать, ни карточки отоварить. Уже зафиксированы случаи голодной смерти.