Егор Лосев - Резервисты

— Вот! — он протянул друзьям диск, с нарисованной на коробке буденновкой и шашкой.

— Ма-рши Красной ар-ми-и, — по слогам прочитал Сере га, — ну ты даешь, Крокодил, и на кой тебе этот мусор?

— Слушать! — отрезал Генка. — А то уши вянут от музыки, под которую мы в четверг маршировали!

— Деньги некуда девать? — возмутился Леха.

В этот момент водитель автобуса открыл двери, и толпа солдат ринулась на «абордаж». Подхватив сумки, троица побежала к кипящему у багажного отсека водовороту, привычно уклоняясь от мельтешащих перед глазами стволов, прикладов и локтей. Вещмешки полетели в багажный отсек. Разноцветная мозаика солдатских беретов, заправленных под погон, вливаясь в узкий проход, раскладывалась по цветам, как краски в коробке. Мелькали голубые береты артиллеристов, черные — танкистов. Своими фиолетовыми беретами компания пехотинцев тоже вносила свой вклад в разнообразие цветов.

Серый шел первым, как ледокол, прокладывая дорогу. Ему удалось занять свободное сиденье у окна. Генка плюхнулся рядом с ним, Лexe осталось только стоять в проходе, зависая на поручнях. Вокруг бушевал неописуемый гвалт. Автобус напоминал Вавилонскую башню, набитую солдатами и солдатками всех национальностей и цветов кожи: «эфиопы», «марокканцы», «иракцы», «йеменцы», «англосаксы», ну и, естественно, «русские». Примерно половина трепалась по мобильным телефонам, пребывая где-то в параллельных мирах, остальные громко переговаривались, перекрикивая друг друга. Серый тоже достал мобильник и отключился от реальности. После слова «Приветик!» в трубку полилось бесконечное: «золотце, солнышко, радость, любовь моя, скучаю, умираю, не могу больше…» и так далее.

Генка, зевнув, выудил из кармана побитый дискмен и включил свое приобретение.

Автобус немного попетлял, выбираясь из тесноты улиц на шоссе, покатил между пыльными холмами пустыни Негев. На склонах выделялись разбросанные тут и там бедуинские лачуги. Между ними величаво бродили верблюды, переступая через возящихся в грязи детей.

На заднем сиденье двое солдат саперной роты что-то обсуждали. Один — Сашка, невысокий, худощавый со слегка раскосыми глазами, что-то объяснял, возбужденно жестикулируя. Его собеседник — Юсуф, смуглый и черноволосый, внимательно слушал, иногда переспрашивая. Оба говорили на иврите с сильным акцентом. Только у одного акцент был русский, у другого — арабский.

Пассажиры немного притихли: кто-то задремал, кто-то смотрел в окно. Из Гениных наушников еле слышно звучала мелодия. Леха прислушался: «Белая армия, черный барон снова готовят нам царский трон!» — бабахал дискмен, лицо Крокодила выражало полное блаженство.

Сидящий впереди танкист рассказывал соседу историю одинокого эвкалипта, растущего на шоссе Дир аль Балах — Хан-Юнее. Раньше вдоль всего шоссе тянулась эвкалиптовая аллея. Но в самом начале войны боевики под прикрытием деревьев устроили засаду и подорвали школьный автобус, везущий детей домой. Взрывное устройство было усилено стодвадцатимиллиметровым минометным снарядом (мину боевикам передал лично Сулейман Абу Мутлак, один из руководителей службы безопасности в Газе). В результате взрыва осколки прошили бронированный автобус насквозь, как консервную банку. Двое сопровождающих погибли, троим детям оторвало ноги. Армейские бульдозеры срыли аллею до самого Дирэль-Балаха, но одно дерево все же пощадили. Ответственным за эту территорию был комдив «Голани», а дерево своей формой напомнило ему оливковое дерево на эмблеме родной бригады.

Вскоре исчезли даже бедуины. Вокруг, насколько хватало взгляда, расстилалась пустыня.

Через некоторое время автобус подрулил к воротам учебки артиллерийских войск. Пока «боги войны» выгружались, пассажиры разглядывали команду штрафников с местной гауптвахты. Унылые губари в красных панамах, пыля, подметали грунтовку, судя по указателю, ведущую на полигон.

Лexa плюхнулся на освободившееся сиденье. Снова вдоль шоссе потянулся унылый пустынный пейзаж. «По долинам и по взго-о-орьям, — били литавры в Генкиных наушниках, — шла дивизия впе-ре-е-ед!» Под эту «колыбельную» Алексей задремал. Генка разбудил всех уже на остановке.

В одиннадцать на базе ожидался большой «тарарам»: построение батальона по поводу приезда настоящего генерала. Два дня разведбат и саперов гоняли строем по плацу под веселенькие израильские марши, тренируя к сегодняшней церемонии.

От ворот исходило стойкое ощущение мандража, всегда лихорадившего дивизию в ожидании большого начальства. За забором носились солдаты и офицеры, вдалеке слышался грозный рык Главного прапорщика. [14] Главный прапорщик — на иврите расар басис, но не Так в ночной саванне холодит кровь рев вышедшего на охоту льва.