Егор Лосев - Резервисты

В двух метрах перед ними у открытой передней дверцы «Форда» лежал мужик в кожаной куртке, в его побелевшем кулаке был намертво зажат пистолет, кажется, «CZ», с застывшим в заднем положении затвором. Вокруг россыпь гильз. Рубашка на груди залита кровью. Видимо, террористы расстреляли его машину, подошли, чтобы добить, тут-то он их и удивил. Эта панорама шокировала нас всех. Санитар Омер нерешительно проверил пульс сначала у одного террориста, потом — у другого, и отрицательно покачал головой. Вдруг водитель «Форда» страшно, с хрипом и бульканьем, вздохнул. Омер кинулся к нему, нащупывая что-то в разгрузке, я судорожно вдавил тангенту рации.

— Ави, пришли амбуланс, тут один «перах» наш, гражданский!

Мужик все хрипел, из входного отверстия на груди показалась розовая пена, значит, было пробито легкое. «Черт, — мелькнуло в голове, — наверное, пневмоторакс ему обеспечен». Мужик что-то шептал посиневшими губами, я наклонился к его лицу.

— Ничего, — прохрипел раненый по-русски, — в Афгане в танке горел, там хуже было.

— Держись, мужик, — попросил я, пока Омер колдовал над ним.

Остальные пацаны аккуратно собрали все оружие. Через пару минут послышались далекие завывания сирен. Сначала примчались пограничники, а затем из-за поворота вылетел армейский амбуланс, «Абир» с красными «маген Давидами» (звезда Давида, аналог «красного креста» — ивр.) на бортах, за ним через секунд двадцать выехала гражданская «Скорая». Пострадавшего загрузили в нее, причем разжать руку с пистолетом ни мы, ни санитары не смогли, так и положили внутрь. «Скорая» минут двадцать стояла, никак не могли стабилизировать состояние раненого. Наконец амбуланс взвыл сиреной и, набирая скорость, исчез за поворотом. Мы тоже вернулись на блокпост.

— М-да, — задумчиво протянул Зорик, пока мы ехали обратно, — товариш явно не за станком по жизни вкалывал, чтоб с такой дырой в груди из машины вылезти и троих нападавших завалить, на это навык нужен.

Нам оставалось только гадать, что это за человек, но в любом случае в наших глазах он был героем. В вечерних новостях не сказали ничего нового, кроме того, что раненый находится в тяжелом, но стабильном состоянии. Клод, приехавший, как всегда, утром, никаких подробностей рассказать не мог, раненого он знал только в лицо.

На утреннем инструктаже нам объявили «радостную» новость: на следующей неделе приедет большое начальство, в частности, командующий округом. Личный состав без воодушевления поскреб щетину и разошелся по постам. Уборку территории, то есть субботник, резонно решили провести в субботу вечером.

Около полудня притащился непривычно хмурый и молчаливый Халед на своей «Скорой». В салоне орала беременная палестинка с огромным животом; рядом с ней сидел незнакомый медбрат в белом халате. С документами у Халеда все было в порядке. Зорик остался с ним, а я пошел назад помочь пацанам; обе правозащитницы уже торчали там, причем орали, перекрикивая роженицу, о том, что медтранспорт осмотру не подлежит. Рони забрался в машину и проверял сумку у беременной и чемодан медбрата. Аюб стоял снаружи. Какое-то время я просто топтался рядом с ним. Сначала я тупо пялился на то, как Рони прощупывал сумки, и вдруг в голове замигала красная лампочка тревоги. Все панели внутренней обшивки в машине Халед давно поснимал, чтобы не мучиться при досмотре; сейчас же несколько панелей вдоль носилок, на которых полулежала беременная, были привинчены на место. Аюб тоже заметил это: он отошел в сторону и жестами показал Зорику привести Халеда. Тот с хмурым видом приплелся, чем еще больше возбудил мои подозрения. Аюб спросил у него про панели. Тот пробурчал, что так удобнее больным, вот он и вернул их на место. Все это время беременная стонала и вскрикивала, а правозащитницы разделились: одна давила нам на совесть, крича, что палестинка рожает, что мы садисты и не понимаем, что это такое, что ребенок и мать могут погибнуть, а вторая куда-то названивала и громко жаловалась на нас. Мы и сами все понимали, на душе было очень паршивое ощущение, но пропустить машину без досмотра означало подвергнуть опасности жизни наших близких.

— Снимай панели! — сказал Аюб.

— Так у меня инструментов нет, — попытался выкрутиться Халед.

— Снимай, снимай, — Рони протянул ему «лезерман» с открытой отверткой.

Халед вздохнул и полез в машину. Беременную отодвинули. Санитар вышел и встал между мной и Аюбом. Я показал ему место у машины, но через пару минут он снова влез, между Аюбом и Рони, по-моему, этот парень специально заслонял линию огня. Мне это нравилось все меньше и меньше. Я прикрикнул на него, подтолкнув обратно. Халед еле ковырялся, но потихоньку снимал панели; чем ближе к концу, тем громче кричала беременная. Когда он взялся за предпоследнюю, рука санитара поползла в карман халата. Сквозь тонкую белую ткань просвечивало что-то черное. Это мог быть мобильник, а мог быть самодельный пульт, и то и другое — опасно. Я решил, что лучше перегнуть палку, чем сдохнуть от взрыва бомбы на этом чертовом КПП. Медбрат внимательно смотрел на Халеда, пока я решал, как его обезвредить, чтобы рука в кармане не успела сделать никакой пакости. Конец моим сомнениям положил Зорик, аккуратно двинув парня прикладом в локоть, прямо перед носом у раскрывшей рот дамочки из WATCH. Медбрат взвыл от боли, выдернул руку и выронил мобильник, который я тут же подобрал. В это время Халед под присмотром Рони снял последнюю панель, обнажив коричневые пакеты, пучок разноцветных проводов и прикрученный изолентой мобильный телефон. Ничем, кроме взрывного устройства, это быть не могло. Беременная резко заткнулась, правозащитницы тоже. В следующую секунду произошло сразу несколько событий: с крыши раздался предостерегающий крик снайпера, санитар ударил Зорика ногой в пах и рванулся в сторону, а из чахлого кустарника на обочине в двухстах метрах от КПП прозвучала длинная, в целый рожок, автоматная очередь.