Тихон Журавлев - Новое назначение

— Я видел в подвале на станции уголь, — сообщил вдруг мой сосед.

— А жести не было? — спросил Яценко. — Для печки.

— Нет... Была только ржавая крыша.

— Очень хорошо, — обрадовался ротный. — Командируем туда повозку.

Потом он поинтересовался, нет ли среди коммунистов печника или каменщика. Зырянов поднял руку:

— Я кузнец.

Ротный уставился на него, должно быть, соображая, при чем же тут кузнец, печку ведь молотком не выкуешь.

— Я еще и жестянщик, — пояснил Зырянов. — Был бы уголь, а печку придумаем.

— Что же ты молчал? — удивился ротный.

Коммунисты засмеялись, все обрадовались такой находке.

Да, это было необычное собрание — с единственным вопросом: о тепле. И несмотря на то что тепла еще не было, нам уже казалось — холод ослаб. Решения, которым завершается каждое собрание, тоже не было. К чему его записывать, когда оно и так ясно: надо обогреть землянки во что бы то ни стало.

Когда мы вернулись в отделение, кто-то спросил:

— Не пахнет?

Хотел, видно, сказать: не слышно ли о наступлении?

Я отрицательно покачал головой.

— А что же вы тогда обсуждали так долго?

Мой напарник ответил с гордостью:

— План ГОЭЛРО! Скоро зальем огнями все траншеи.

Солдаты не верили. Даже залежи угля, открытые в подвале, их не радовали.

— Нужен чугунок, — заявил вдруг студент. — Я вам такую печку вмажу, весь батальон обогреет.

— Поедем со мной, — пригласил его Зырянов. — Поищем в развалинах...

Яценко, студент и Зырянов уехали в тыл на разведку. Они привезли до обеда четыре подводы угля, мы перетаскали его плащ-палатками в свои землянки. Пятая подвода громыхала железом — везли все, что нашел Зырянов для будущих печек.

Немцы, потревоженные этим грохотом, прощупали овраг минами, но когда услышали мирный стук молотка по железу, должно быть, успокоились и только напоминали о себе обычной перестрелкой.

До вечера задымили три печки. Самой первой дала тепло наша. Студент, обещавший обогреть весь батальон, соорудил ее быстро. Он выбил дно в чугунке, прорубил сбоку дыру и вставил туда водосточную трубу с коленом. Потом опрокинутый чугун поставил на два кирпича, накрытые колосниками — железными прутьями. Когда в чугунке разгорелись деревянные чурки, солдат засыпал жар углем и закрыл его сверху сковородкой. Через полчаса печка накалилась докрасна и была похожа на малиновый месяц, до половины выглянувший из-за горы. Дыма не было, но из нашей землянки от сырости струился пар, огибая широкой лентой верхнее бревно у входа. Мокрые шинели дымились от жары, и солдаты испуганно ощупывали себя со всех сторон — как бы и в самом деле не загореться!

— Для начала переборщил, — признался печник. — Обсушимся, потом отрегулируем тепло, будем засыпать уголь по капельке.

Да, это была удивительная печка. Каждому в батальоне хотелось такую же, но, к сожалению, чугунков больше не было. Зырянов и его подручные по распоряжению комбата делали в обрыве другие печки, из жести — «буржуйки». А в соседней роте, говорили, объявился каменщик — он сложил небольшую печурку из кирпичей и обмазал ее глиной. А в третьей землянке будто бы даже соорудили печку в железной бочке из-под горючего.

— И все-таки наша добротнее всех, — хвалились солдаты.

Нам было тепло в землянке, и лучшего блага, казалось, нет на свете. Солдаты сидели распаренные, красные, и кое-кто уже дремал, свесив голову. Бывший студент снял шинель и расстелил ее у печки.

— Сгоришь, — предупредил я его. — Не суйся.

Он отодвинулся подальше и, подложив под голову сумку, вытянулся во весь рост.

— Вначале было слово, — глядя в потолок, объявил студент, — потом появилась печка. Без разговоров и тепла бы не было.

Вскоре его бормотание утихло, он захрапел.

— Сержант, бедняга, за всех работает, — вспомнил кто-то.

— Сержант будет спать всю ночь, — возразил другой. — А этому вот скоро на дежурство.

Подходила пора и мне заступать на свою пулеметную точку. Я вышел из жары в траншею, вдохнул свежий воздух. Дождь моросил назойливый, холодный. Над окопами в трех местах струилась голубая испарина — шел дымок из наших землянок. В остальных пока печек не было, но в конце траншеи, под обрывом, звонко стучали молотки по железу. Да, вначале было слово, согласился я со студентом, а теперь люди, убежденные этим словом, куют тепло всему батальону.

Я РАСПИСАЛСЯ.