Василий Веденеев - Камера смертников

Перечитал и остался недоволен собой, но больше писать не на чем — бумаги нет, да и сточившийся огрызок карандаша уже не умещался в пальцах. Главное он написал — теперь, даже если его не останется среди живых, это послание должно дойти до адресата и там узнают о предателе, покарают изменника. Не оказалось бы только слишком поздно.

Свернув листки, он перевязал их выдернутой из подола рубахи ниткой и завернул в тряпку. Отдавая хозяйке, попросил:

— Хорошо бы в клеенку запаковать и надежно спрятать. Мало ли что случится, а вам лучше не знать о содержании моего письма. Когда придут наши, спросите кого-нибудь из НКВД или из военной контрразведки. Запомнили? Им отдадите, они знают, как поступить.

— Чего это ты задумал? — прижав тощий сверток к груди, хозяйка уставилась на него расширенными, казавшимися почти черными при свете коптилки, глазами.

— Война, — постарался успокаивающе улыбнуться ей Семен. — Всякое на ней приключается. Поэтому спрячьте подальше, на всякий случай.

Таня вернулась на третий день — грязная, усталая, она едва двигала ногами и шевелила губами, но глаза на похудевшем и еще больше заострившемся лице с конопатым носиком довольно блестели.

— Ой, а на дорогах немцев, — рассказывала она вылезшему из подпола Слободе, помогая матери разматывать на себе платки. — Наверное, новых пригнали, кругом торчат, и злые, ровно кобели цепные. Я уж хотела вертаться, да попались дядьки с Потылихи, на телегу взяли.

— Это кто же? — поинтересовалась мать.

— Долгушкины. Они в город на базар продукты везли, ну и я с ними пристроилась.

— Нашла? — не выдержав, перебил ее Семен.

Не то начнет сейчас трещать про деревенские новости, рассказывать во всех подробностях, чего видела в Немеже, перескажет все разговоры с неизвестными Долгушкиными, видимо, знакомыми и матери, а про дело либо забудет, либо скажет в самом конце, да и то если не уснет: вон, глаза-то у нее едва ворочаются. Сомлела в тепле и, добравшись до дома, почувствовала себя в безопасности.

— А как же, — гордо улыбнулась Танька. — Нашла. Все сделала, как велели, и Андрея спросила, и слова нужные сказала.

— Какой он из себя? — нетерпеливо перебил Слобода.

— Так, рыжеватый, — она пожала плечами. — Годов под пятьдесят, с бороденкой. Чаем из брусничного листа угощал, говорил, организму от него польза. Про вас расспрашивал долго.

— Про меня? — изумился пограничник. — Откуда же он меня знает?

— Вот, — Танька вынула из кармана листовку.

Семен взял, развернул и не поверил своим глазам — с большой тюремной фотографии на него смотрело его собственное лицо! Ниже немцы обещали две коровы и крупную сумму в рейхсмарках тому, кто укажет местонахождение бежавшего из тюрьмы и разыскиваемого властями опасного преступника Грачевого, или доставит его в комендатуру живым или мертвым.

— Даже в рейхсмарках, — слегка присвистнул он, пряча листовку. — Не поскупились. А как он про меня-то узнал?

— Дотошный, — устало опускаясь на лавку и с наслаждением вытягивая ноги, ответила Танька. — Я, как вы велели, сказала, что одному человеку с ним повидаться крайняя нужда, а он меня в дом, чаем угощать, ночевать оставил, чтобы в комендантский час не попала. Женщина там еще с ним живет, старая.

— Про женщину потом, — поторопил Семен. — Дальше давай.

— Ну, попили чаю, поговорили. Дядька Андрей такой обстоятельный, разговорчивый, выспрашивать любит. Пристал банным листом: что за человек, да откуда он, почему сам не придет, кто адрес указал? Я все отнекивалась — не знаю, мол, а он не отстает. Тогда я, как мы уговаривались, намекаю: товарищ ваш, у какого нога больная, подсказал. Он аж с лица сменился, но виду старался не подать и опять расспрашивать: где он сам, что с ним? Пришлось сказать, что вы с ним видались. Тогда он листок достал и показывает — этот, что ли, со мной свидеться хочет?

— Где он листовку взял, не говорил? — насторожился Слобода.

— Они там на каждом углу налеплены, — глаза у Таньки закрывались от усталости, и она едва ворочала языком. — Завтрева он сам сюда придет.

— Кто?

— Дядька Андрей. Я ему дорогу обсказала. Обещал быть.

— Уходить мне надо, — поднялся Семен. — Нельзя ему было говорить, где я.

— Куда же ты? — встала в дверях хозяйка. — Темно уже.

— В лес, там пережду. Если немцы появятся, говорите, что ничего не знаете, а если он один придет, Колька за мной сбегает, — надевая пальто, ответил Слобода. — Так надежнее. А бумагу, что я дал, заройте.