Василий Веденеев - Взять свой камень

Антон уже прекрасно понял, что жив и даже не ранен — вот только не дающий ни минуты покоя проклятый кашель! И он уже не в подвале, а на улице, на свежем воздухе, и вокруг немцы, а впереди ждет нечто малоприятное. Иначе зачем его выволокли из загазованного подвала? Дали бы совсем задохнуться, так нет — вытащили. Значит, им очень нужно не его бесчувственное тело, а способный отвечать на вопросы человек, способный бояться за свою жизнь, чувствовать боль и облегчение, когда боль проходит, в общем — нормальный материал для активного допроса.

Кто-то, невидимый Волкову, распорядился на немецком, чтобы его посадили. Антона приподняли и прислонили спиной к стене. Сразу стало легче дышать, зато появилось головокружение, перед глазами все качалось и плыло, двоилось, как на нерезкой фотографии. Шевельнув руками, Антон ощутил сковавшие запястья стальные браслеты. Плохо дело! Мало того, что надышался выхлопными газами, еще успели и наручники надеть. Правда, руки не вывернули за спину, а это уже шанс!

В губы ткнули кружку, поддерживая под затылок голову, помогли выпить теплое молоко. По его вкусу он понял, что в питье добавили меда. Действительно, он им очень нужен!

Кашель немного утих, перестал терзать грудь, прояснилось в голове, окружающее стало приобретать нормальные очертания, и Антон увидел тех двоих, сидевших вместе с дедом в подвале — они стояли в стороне, держа в руках снятые противогазы и вытирая мокрые от пота волосы.

«Вот кто меня вытащил», — понял Волков. Все правильно — немцы рационалисты, зря ничего не сделают… Так, что будет дальше? Новый допрос? Теперь уже без заигрываний и отсрочек?

— Как вы? — Подошел переводчик, одетый в черный эсэсовский мундир со знаками различия унтерштурмфюрера. Он наклонился и заглянул Антону в лицо. Потом приказал поднять пленного.

Волкова поставили на ноги и потащили в угол двора. Жадно глотая свежий воздух, он чувствовал, как дрожат колени, как кружится голова, и заставлял себя загнать глубоко внутрь противную слабость и подленький страх ожидания неизвестности.

— Смотрите!

По знаку переводчика солдаты стянули брезент, покрывавший два тела в маскхалатах.

Тихий и Любитель — узнал своих ребят Антон. А где радист? Уцелел или они захватили мальчишку живым, притащили сюда и теперь пытают, готовя им очную ставку? Или он ушел, скрылся в болотах, забрался в непроходимую чащу? Придет ли он на место последней ночевки? И сможет ли добраться туда сам капитан? В лучшем случае, их теперь осталось всего двое — он и радист. Да и то — каждый сейчас сам по себе и далеко друг от друга, только одна смерть рядом…

— Поглядите сюда! — приказал переводчик.

Антон взглянул. Да, это его комбинезон, оставленный в вещмешке перед выходом на явку к деду Матвею. Теперь немцы знают точно, кто он и откуда. Пусть им неизвестны его настоящее имя и звание, неизвестно, кем он был в разведгруппе, но они уже знают, что он пришел из леса, что он прыгнул ночью с парашютом в их тыл, что он имеет задание…

— Ваше? — по знаку переводчика, один из солдат поднял с земли маскхалат и приложил его к Волкову.

— Точно по мерке, — зло усмехнулся эсэсовец. — Еще есть ваши сапоги, оставившие в лесу немало следов. Думаю, не стоит их примерять? Есть оружие с отпечатками пальцев, другие вещи… Молчите? Вас давно надо расстрелять, Буров, или как вас там на самом деле, но мы не закончили разговор. Учтите, ваша жизнь в ваших же руках. Довольно сказок! Пошли!

Он направился ко входу в здание школы. Следом, конвоируемый солдатами, поплелся Волков.

Второй раз за сегодня он входит в этот дом, второй раз поднимается по лестнице, второй раз идет по коридору к дверям уже знакомой классной комнаты. Что его там ждет? Что и кто?

За столом в бывшем классе сидел уже не рыжеватый пехотный обер-лейтенант, а немец в черном мундире — лет тридцати, моложавый, подтянутый, с приятным, чисто выбритым лицом. Он с любопытством повернул голову, разглядывая вошедшего, указал ему на стул. Кстати, наученные горьким опытом, немцы поставили стул подальше от стола.

Усевшись, капитан увидел, что в классной комнате произошли изменения: нет сора по углам, пол старательно протерли мокрой тряпкой; убрали цветы с подоконника второго окна и распахнули его настежь; на столе стояло заменявшее пепельницу блюдце с каемкой из тонких розовых полосок. На стене все так же висела карта полушарий, но немец в черном сидел не на стуле, а в кресле.

Глаза у эсэсовца светлые, внимательные, веселые. Доволен, подлец, что удалось вытащить Волкова из подвала. На петличке знаки различия штурмбанфюрера, и Антону подумалось, что это, наверное, и есть тот самый черный эсэсовец, распоряжавшийся поисками их группы, о котором говорил захваченный на хуторе Каттнер.