Николай Наумов - На рубежах Среднерусья

Жуков, Василевский и Антонов оценивали ее в ходе ведения оборонительных действий, помогая командующим фронтами отвести войска из-под угрозы окружения и организовать оборону на новом стратегическом рубеже. У Жукова мнение по обстановке и предложения Ставки сложилось к 8 апреля. Он направил Верховному доклад, в котором написал: за весну противник, видимо, успеет создать больше резервов для захвата Кавказа и выхода к Волге с целью глубокого обхода Москвы; главные наступательные действия противник развернет против трех фронтов, чтобы, разгромив их, обойти Москву с востока; основной удар последует в районе Курска с последующим ударом в обход Москвы с юго-востока.

В последующих пунктах доклада Жуков наметил, какую группировку целесообразно создать в центре стратегического фронта, а в самом конце сделал важнейший вывод: переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника нецелесообразен. Лучше измотать его основную группировку в нашей обороне, а переходом в общее наступление окончательно добить. По сути, в докладе были сформированы важнейшие положения не только на ведение стратегической операции на стыке весны и лета, но и на всю летнюю кампанию: начать ее преднамеренной стратегической обороной с последующим переходом в контрнаступление и общее наступление.

Сходные предложения Верховному представили Василевский и Антонов.

Сталин, пока ни в какой форме, не высказывал свое мнение. Слова его часто воспринимались как неоспоримая истина, а он не раз и не два ошибался. И очень крупно. Перед третьей кампанией ошибки недопустимы. Все свое внимание и волю в преддверии летней кампании он обратил на увеличение производства вооружения, боеприпасов и горючего. Только при их постоянном и достаточном пополнении можно проводить глубокие операции. Моральный фактор важен в войне, но без надежного подавления врага он иссякает, как воздух в продырявленной шине.

Доклад Жукова Верховному принесли в тот момент, когда он разговаривал с Василевским. Прочитав его, Сталин надолго задумался. Суждения двух заместителей во многом совпадали. Но неудача прошлого лета заставила повременить с определенным ответом. Допущенные ошибки и промахи в управлении подвели армию и страну к опасному рубежу.

— По этому вопросу, товарищ Василевский, надо посоветоваться с Ватутиным и Рокоссовским. В последних боях они основательно изучили германцев и могут высказать стоящие соображения. Я им позвоню сам. Вам же необходимо подготовить специальное совещание для обсуждения плана всей летней кампании, — подчеркнул Сталин слово «всей», чтобы Генштаб проработал проблему шире, чем в жуковском докладе.

Вроде бы можно было отпустить Василевского— Верховный молчал. Александр Михайлович уже настолько изучил жесты и мимику Сталина, что выдержал долгую паузу, прежде чем попросить разрешения вернуться в Генштаб. По настороженному лицу догадался: Верховный перебарывает в себе что-то не свойственное ему. Наконец поднял голову и тихо произнес:

— В последний месяц мы все пережили тревожные дни. Проморгали подготовку германцев к серьезному удару. Пришлось отступить, сдать Харьков. Вгорячах я высказал вам незаслуженный упрек и глубоко обидел вас. Вы делали, и сделали, многое, чтобы сорвать намерения врага. Поэтому, думаю я, ради дела можно извинить Сталина за солдатскую резкость. Впредь постараюсь сдерживать свое раздражение.

Признание Сталиным своей вины вызвало у Александра Михайловича и удивление, и растерянность. За два года войны, когда случались неудачи, виновником которых оказывался Сталин, ничего похожего на извинение он не произносил.

— Вижу, товарищ Василевский, вы склонны забыть мой проступок. Вот и хорошо. Тогда желаю вам успешной работы.

Прилетев в Москву, Жуков сразу направился в Генштаб, хотя не был в семье почти месяц. Повесив шинель и фуражку в комнате отдыха, тут же пошел к Василевскому. При всей разнице характеров между маршалами установились те деловые отношения, которые помогали им находить согласованные предложения Верховному или Ставке. Такие чаще всего принимались им без больших замечаний, к тому же после Сталинграда Верховный стал глубже разбираться и в стратегии, и в оперативном искусстве. Однако от дружеского сближения с Жуковым Александр Михайлович уклонялся. Слишком прям и резок был Георгий. Потом, дружба между ними могла породить у Верховного подозрение — не подружились ли они настолько, чтобы навязывать ему, Верховному, свои соображения, от них недалеко и до сговора.

Читать дальше