Петр Лебеденко - Холодный туман

И еще — Полинка.

Странное чувство испытывал Андрей к этой молодой несчастной женщине. Он все чаще и чаще, даже не видя ее, думал о ее судьбе. Ему почему-то казалось, что он не может и не должен относиться к Полинке безразлично, как к совершенно чужому человеку — она не была для него человеком чужим. Ее несчастье трогало Андрея так, будто в нем, в Андрее, жило к Полинке родственное чувство. Чем это было вызвано, он объяснить не мог. Федор Ивлев был хорошим его товарищем, но сказать, что между ними существовала особая, неразрывная дружба, Андрей не мог. Поэтому и особой обязанности опекать Полинку, подставлять ей свое плечо, по-особому заботиться о ней — такой потребности Андрей мог и не испытывать. А он ее испытывал. Постоянно. Он и навещал Полинку значительно чаще других, и всегда старался отвлечь ее от мрачных мыслей, когда затмение на время покидало ее воспаленный мозг и она, возвращаясь в реальную жизнь, страдала от горя…

В то время — время неразберихи, суеты, поражений на фронте — не очень-то можно было рассчитывать на быстрое оформление какого-то денежного пособия или пенсии. После гибели Федора получать по его аттестату Полинка уже не могла и фактически осталась без средств к существованию. Хозяйка ее, Марфа Ивановна, была добрейшей души человеком, но она и сама еле-еле сводила концы с концами. И Полинка начала носить на рынок кое-какие вещи. Марфа Ивановна рассказывала Андрею:

— Пошла я однажды валенки подношенные купить — свои-то начисто прохудились. Ну вот. Гляжу — Полинка. Кофту свою вязаную продает. Я не подхожу, знаю, што Полинка стеснительна больно. Да-а… Вот приблизилась к ней одна тетка, спрашиват: «Сколь же ты хочешь, за кофту-то?» А Полинка отвечат «А сколько дадите, то и хорошо. Деньги мне во как нужны, мужа должна встретить, еды купить…» Тетка та кофту так-сяк покрутила в руках: «Три червонца дам. Кофта-то старая, моль ее уже вой как побила». Слышь, Дунисия, три червонца… По нонешним-то ценам, когда буханка хлеба пять червонцев стоит. Это ж почему она таки малы деньги предлагат, а потому, што почуяла: не в уме есть в здравом женщина, обдурить ее можно… Ну вот… Полинка, значит, отвечат: «Три так три, спасибо вам…» Тут я как налечу, кофту схватила и тетке-то: «Да как же тебе не стыдно, как же твои бессовестны глаза на людей глядеть будут после такого обмана, ты ж видишь, оно ж почти дите перед тобой неразумно, а ты — три червонца. Да подавись ты своими тремя червонцами, гадюка болотна и сгинь с глаз долой, пока я тебе патлы твои не общипала. Да знаешь ты кого обмануть хотела? Это ж есть вдова погибшего на фронте героя-летчика». Ну, тут народ собрался, гудеж, на тетку с кулаками наступат: как, мол, так можно, чтоб, значит, вдову летчика обижать! Не дадим — не дозволим!

Повела я Полинку домой, приказала, чтоб, значит, без моего ведома на рынок ни шагу. Проживем, как-нибудь, не помрем с голоду…

С тех пор Андрей в каждую получку приносил Марфе Ивановне полторы-две сотни рублей, вручал ей и говорил:

— Для Полинки это. Только вы ничего ей не, говорите.

Вылет его в штаб училища, откуда вместе с другими летчиками он должен был отбыть на фронт, назначили на следующее утро, и вечером он пошел попрощаться с Полинкой. Он понимал, что это будут тягостные для него минуты, но не пойти к ней он не мог: в противном случае — и Андрей это знал — он не простил бы себе своей слабости и долго носил бы в душе чувство вины перед Полинкой.

Встретила Андрея Марфа Ивановна. Уже по тому, как она была оживлена, Андрей понял: Полинка сейчас находится, по выражению хозяйки, «в затменьи». Марфа Ивановна считала, что после гибели Федора Бог смилостивился над Полинкой, затмив ее разум. Если бы этого не случилось, говорила женщина, Полинка или умерла бы от горя, или наложила на себя руки, «потому как така чиста любовь дается людям до гроба…»

— Весь день поет, — сказала Марфа Ивановна. — Как утром встала, так и начала петь. А то заглянет в мою комнату и скажет: «Федя с полетов явился, а у меня еще и обед не готов. Вот он и спросит меня: почему не готов? А я отвечу: потому что пела всё время. Думаете, он обидится? Ни на вот столечко не обидится, уж я-то своего Федю знаю. Наоборот, Марфа Ивановна, он даже обрадуется. Хорошо, скажет он, что ты поешь, это лучше, чем грустить-тосковать… Оно и вправду, лучше…»

Услышав голоса Андрея и Марфы Ивановны, Полинка крикнула:

— Кто там пришел, Марфа Ивановна? — И не дожидаясь ответа, сама вышла в прихожую.