Петр Лебеденко - Холодный туман

— Здравствуй, Андрюша, — Лия Ивановна подходит к Денисио и целует его в лоб. — Потом обращается к мужу: — Тебе не стыдно вызывать людей в такую непогодь, да еще ночью? Мало тебе светлого дня?

— Какая же это ночь, — возражает Петр Никитич и смотрит на часы, — чуть больше десяти. Давай-ка приготовь чего-нибудь перекусить, да и по рюмочке. А я выйду перехвачу дровишек. К утру, наверняка, мороз ударит.

— Я пойду, — сказал Денисио. — Я знаю, где у вас дрова.

— Нет, ты посиди. И почитай вот это письмо.

Лия Ивановна ушла на кухню, Петр Никитич, набросив телогрейку, отправился в сарай за дровами. Денисио начал читать письмо Миколы Череды. И уже с первых строчек почувствовал, как все у него внутри холодеет. Мелкие буковки сливаются в сплошные черные линии, линии эти скачут вверх и вниз, потом снова четко проступают страшные слова, которым никак не хочется верить.

«Он уже был смертельно ранен, но продолжал лететь, прикрывая своим самолетом и самим собой детишек, которых расстреливали немецкие летчики. Пятью минутами раньше он, наверняка, смог бы выйти из боя и сесть на поле, и никто его ни в чем бы не обвинил, потому что и машина его была изранена, как и он сам. Но он не выходил из боя до конца. Он, конечно, знал, что погибнет, я уверен в этом, и все же продолжал драться — таким был этот человек, и нет у меня слов, чтобы я понятно мог сказать о своем горе…»

Денисио закрыл глаза и долго сидел в сразу отнявшем у него все силы оцепенении, и вдруг увидел запомнившуюся картину проводов Федора на фронт. Вот Полинка срывается с места и бежит далеко от самолета, потом возвращается с букетиком полевых цветов, делит его на две части и одну половину отдает Федору. «Не выбрасывай их, Феденька, — сказала она тогда Федору, и Денисио хорошо запомнил ее слова. — Не выбрасывай их даже когда они совсем завянут. И я не стану выбрасывать. А когда вернешься, мы соединим эти букетики вместе…»

И вот Федора уже нет. Нет и никогда не будет. А Полинка, конечно, еще ничего не знает. Или знает? Может, Петр Никитич успел сказать ей об этом?

Снова вошла Лия Ивановна. Принесла на подносе графинчик с водкой, рюмки, кое-какую закуску, села рядом с Денисио, и он только сейчас заметил, какие заплаканные у нее глаза. Она скрестила руки, положила их к себе на колени.

— Горе-то какое, Андрюша, горе-то какое страшное. — Поднесла к глазам платок, вытерла слезы. — Убьет это горе Полинку, боюсь за нее.

— Знает она? — спросил Денисио.

— Нет еще, Петр Никитич…

Денисио не дал ей договорить. Все понял с первых же ее слов. Не может Петр Никитич взять на себя тяжелую миссию поведать Полинке о несчастье. Не может, и все. И не может Денисио осуждать его за это. По-человечески понимает его. Понимает потому, что знает, как привязан был командир эскадрильи к Федору и как по-отечески он любит Полинку.

— Я все понимаю, Лия Ивановна, — сказал Денисио. Вернулся Петр Никитич. Молча подбросил несколько полешков в печку, также молча сел за стол, разлил по рюмкам водку.

— Тяжко, — тихо проговорил он. — Знал бы ты, Андрей, как тяжко… Выпьем за светлую память Федора. Пускай земля ему будет пухом.

Первым выпил, ничем не закусывая. Склонил голову на грудь и снова надолго замолчал. Лия Ивановна сказала:

— Нельзя тебе так мучиться, Петр. Сердце не мотор, а он и то изнашивается. А ты… Что ж теперь поделаешь, время для всех страшное.

Петр Никитич посмотрел на Денисио.

— Хотел я, Андрей, чтобы к Полинке пошел капитан Мезенцев. Сам не могу. Но и Мезенцеву боюсь поручать. Черствая у него душа, чужое горе для него не горе. А тут… Вот я и позвал тебя, чтобы…

— Не надо больше об этом, Петр Никитич. Я все понимаю. Пойду прямо сейчас.

— Может, завтра?

— Ничего от этого не изменится, Петр Никитич, — сказал Денисио. — Лучше уж сразу.

Сквозь щели в ставнях просачивался слабый свет и сразу же размывался, гас в снежной коловерти. По-прежнему выл ветер, по-прежнему злым лаем заливались собаки. Изредка сквозь разрывы бешено мчавшихся туч проглядывала луна, бросая на землю клочки мертвого света. Пурга намела сугробы вровень с окнами, а кое-где они громоздились под самые крыши.

Денисио подошел к одной из ставен, заглянул в комнату, но щель была очень узкой и он ничего не увидел. Тогда подошел к двери и остановился. Дважды поднимал руку, чтобы постучать и дважды ее опускал, чувствуя, как колотится сердце. Где взять решимости, какие он найдет слова для Полинки, как будет смотреть в ее глаза? А может, и вправду все оставить на завтра? Но почему завтра станет легче?..